Таксист рассказывал, был у него в 90-х ресторанчик и все продукты они закупали только на Дорогомиловском рынке. И сейчас, говорит, все шеф-повара и рестораторы обязательно туда наведываются. Вот я и поехал туда перед Новым годом. Сам рынок небольшой и неприметный — спрятан во дворах. Вокруг — зимняя грязь, жижа, парковка с чумазыми иномарками и публика в темных куртках. Внутри — докучливый базар, где все тебя дергают и окликают, суют что-то в лицо и кричат «Купи! Купи!» Утомительно. Но продукты прекрасные, конечно. Накупили солений, креветок, овощей, рыбы и поехали назад на такси, слушая Казаченко и прочие развязные шлягеры 25-летней давности.

Мой друг Марко из Италии приехал в Москву на зимние каникулы накануне 1 января. Это была его первая зимняя поездка. Он специально утеплился, поэтому первые дней пять возмущался, что тут оказалось теплее, чем в Милане, и вдобавок жарко топят повсюду — в метро, в кафе, в квартирах, — так что приходится раздеваться и распахивать окна.

Ходили по Москве, катались на автобусах и троллейбусах по пустым улицам. Марко заметил, что Москва заметно разбогатела и украсилась. Я отнесся к этому несколько скептично, хотя в центре действительно вылизали улицы и обустроили пешеходные маршруты. Не без дурачества, конечно, — взять те же клумбы для деревьев на Тверской, которые отнимают половину тротуара.

Я же все мои выходные грезил покататься на лыжах, но снег растаял и будто даже дождь прошел. В январе-то. И вот вчера наступило похолодание, и наконец выпал снег. На лыжы я пока не встал, но сегодня ходил с кузиной в парк кататься с горки. Снег еще новенький, белейший, и его так много. Развеселились и нарумянились.

Остатки фотографий из нашей поездки в Суздаль.

У нас принято ругать феодальную раздробленность, из-за которой, мол, восточные славяне не смогли толком обороняться от монгол. В музеях Суздаля и Владимира многие исторические выставки до сих пор несут обиду и эмоциональный укор неразумным княжествам, словно коварное нашествие кочевников случилось в прошлый четверг. Хотя, по мне, комплексовать и терзать себя из-за войны восьмисотлетней давности — это не совсем здраво.

К слову, внутренняя таможня в России была отменена лишь при императрице Елизавете, всего лишь 260 лет назад. А вот роуминг до сих пор по областям. В 100 км от столицы я пересекаю невидимые границы и начинаю чувствовать себя немножко иностранцем.

Если подумать, то все достигнутое единство России держится лишь на русском языке, который понимает большинство жителей. В остальном страна — это большая туманность, в которой еще толком не образовалось никаких серьезных тел, похожих на современные эффективные государства.

При этом власть в России, кажется, так боится самостоятельности своих же регионов, словно при независимой внутренней политики наши области и края первым делом выпилят себя из глобуса и перенесутся от Москвы куда подальше — куда-нибудь в Тихий океан, где поспокойнее.

Вот вам, кстати, и Суздаль.

Небольшого снегопада в Москве достаточно, чтобы проступила вся несостоятельность городских служб. Снег лежит огромными грязевыми кучами даже два дня спустя. Жижа течет такими стремительными потоками, хоть рафтингом занимайся. Дороги превращаются в тракты, автобусы ни хера не ходят. Правда, они и без снега не очень-то ходят.

Новость тут висела, что коммунальщики Москвы перешли на круглосуточный режим уборки. Непонятно, что они делают круглые сутки. Не иначе как сами еще больше грязи подкидывают на улицы. Природа сама б уже сумела очистить себя за такое время.

Еще я не понимаю, почему у большинства московских полицейских лица как из пособия по криминальной френологии. Иногда, конечно, сгоняют откуда-то поприличнее, но обычно такие попадаются, о которых думаешь, ну вот сейчас-то они нас всех и грабанут.

Неделю назад на январские праздники к нам приехал друг Рихард из Германии. Мы катали его в троллейбусе, показывали Москву, кормили блинами и селедкой под шубой, а после я еще свозил его во Владимирскую Русь. На фотографии выше мы сидим с ним в тепле. А ниже — всякие фотографии январской Москвы.

Я решил чаще совершать прогулки. И непременно брать с собой фотоаппарат.

Сегодня я заглянул в гости к Васе. Он живет в центре, у самого кольца, но об этом начисто забываешь, потому что прямо напротив — вокзал. Жить возле вокзала — это сродни проклятью. Кругом слякоть по колено и куча странных персонажей: подозрительные пропитые старухи ходят туда-сюда, крупные приезжие женщины в обтягивающих лосинах и ослепительных цветов куртках тащат баулы через лужи, клянчащие мелочь алкоголики подпирают водосточные трубы у продуктового. Пробежишь мимо к себе в жилище, а потом смотри на это из окна. У тех, кто живет в таком соседстве, куча жутких историй про ночную привокзальную жизнь. Вообще как будто не Москва.

В принципе, почти все Замоскворечье стремновато. Даже новые деловые центры пугают идеальной сюрреалистической пустотой.

Мы прошлись по набережной вдоль канала, порыскали в переулках, пересекли по Клементьевскому все Замоскворечье и дальше дворами вышли к Якиманке. Кругом темнота, елки издевательски сияют. Лужи — бескрайние. Самая ужасная — у посольства Омана. Мне особо запомнилась. Потом Вася угостил меня старой рыбой, и я поехал домой, несоразмерно устав.

Дома я подумал: возможно, не стоит совершать такие прогулки слишком часто.

По какому-то недоразумению в четверг никто не купил продуктов домой, даже хлеба. А мне всю ночь, как обычно, жутко хотелось есть. Я смотрел «Ричарда III» с Лоуренсом Оливье и очень много умственных сил тратил на язык Шекспира, поэтому каждые полчаса бегал к холодильнику в надежде, что я проглядел в прошлый раз какой-нибудь питательный кусочек и теперь я его непременно найду и он меня успокоит. Готовить не хотелось, я уже засыпал. Да и греметь в два ночи было неудобно. В итоге жевал холодную розовую семгу, заедая салатом из помидоров. Без хлеба семга достаточно мерзкая. Я решил не мучаться и оставить ее, чтобы лучше, как проснусь, сделать с ней пасту. С этого и начал день пятницы.

Но зато кошачьего корма у нас в доме теперь — завались: там и курочки, и индюшечка, и зайчики вкусными кусочками в специальном соусе для взрослых кошек. И написано на пакетиках подозрительно соблазнительно, явно не для кошек. За этими важными запасами нашел две банки крупных шпрот, но без хлеба есть их не решился, памятуя о семге.

В Москву приехал Жером, наш бывший однокурсник из Монреаля, и мы повели его в Парк Культуры. Там встретились с Мишей, который вернулся из США. Попали в ливень и грозу, конечно. Ребята нашли крытую площадку с настольным футболом и пропинали там мячик, пока дождь не стих. Народу мало, погода всех распугала, даже выпускники разбежались. Вообще я теперь завсегдатай парка. Он стал местом для прогулок перед сном, которым раньше были Воробьевы горы. Чуть подальше, но приятнее. А из ГЗ все давно уже разъехались, и гулять там не с кем. Да и приелось за столько лет. Кстати, недавно возвращался домой по старой дороге к автобазе 715 автобуса от метро вдоль факультетов — там опять асфальт перекладывают.

Есть у меня воображаемый друг. Ну мы с ним спорим, конечно, кто из нас воображаемый, а кто настоящий. Но посудите, вот я, например, себя могу и за коленку потрогать и в ухе поковырять, а он где? Только пишет и пишет. Так вот, мы обсуждали с ним ориентиры человеческого счастья, и у нас в результате тщательного отбора осталось под конец два пункта: девки и слонята. Про девок я ничего не смог написать в прошлый раз. Сегодня — слонята!

Хотя, надо сказать, слонята приедаются. Сначала им радуешься. Завидев первого, кричишь «Ой, смотри, слон!», гладишь ему бока, трогаешь за уши — на ощупь, кстати, как старая кожаная куртка. Покупаешь у равнодушных старушек веники из свежих листьев и кормишь его — ну не нарадоваться. Ко второму уже спокойнее, но с улыбкой «Слон! Слон!» Столкнувшись в каком-то оазисе с очередным семейством уже деловито замечаешь «Мм, слон, ну-ну». Потом даже не подходишь. Ну стоит слон, и чего? Оскорбительно равнодушие для меня двадцатилетней давности, когда сквозь толпу в Московском зоопарке пытаешься разглядеть, вышел ли кто-нибудь из вонючего вольера (вы помните этот запах, правда?) или нет. Как на рок-концерте.

А я тем временем заново привыкаю к Москве. Часто принимаю душ: но не от жары, а от грязи. Пройдёшь 10 минут, а на лице уже масляная маска. Удивительно, сколько пыли приходится на каждого жителя столицы. Она же лежит повсюду ватными одеялами. В общем, с возвращением, дорогая аллергия!

Ещё я тут посмотрел по тв несколько соревнований с Олимпиады и уже люто возненавидел жалко лепечущих детей в каждом перерыве. Наверное, у человека, придумавшего эту рекламу, мозг сгнил примерно в том же возрасте. Ну а те, кто принял и запустил её, попадут в ад, но не простой, а настолько же тупой и идиотский, огороженный от настоящего крутого ада с чертями и огнём заборчиком, выкрашенным в жёлто-зелёный цвет. Очень злые мысли у меня всякий раз вздымаются после этих детей. Нехорошо это. Я даже задумался, а можно ли привлекать кретинов к суду за разжигание в других ненависти к ним самим? Сейчас вроде границы суда расширяются, и грех этим не воспользоваться. Тем более, думаю, у каждого есть пара человек на примете.

Чтобы вы запомнили этот пост милым и приятным — оп! взрослый слонёнок. И это не пирсинг у него на губе, а колокольчик на шее.

На фэйсбуке, где у меня не так и много друзей, в вываливающимся окошке людей, которых я могу знать, мне предложили бывшую порнозвезду, а ныне общественного деятеля (нет, это правда мило!), Еву Хенгер. Вот что значат правильные знакомства. Правило шести рукопожатий Стэнли Милгрэма теперь представляется мне избыточным и слишком сложным.

Апрель прошлого года, число четвёртое, воскресенье — всё помню.

Солнечный, просто бьющийся весной день. Гуляем. Переходим Вернадского на Университете (самый гнусный и неудобный переход в мире) и неспеша шагаем в сторону Ленинского. Саша мне рассказывает про свои интервью и, как обычно, с вальяжной непосредственностью заявляет:

— Серёжа, а ты бы мог устроить мне интервью с Джигархяняном?

— Он столько уже дал интервью в своей жизни, — отвечаю. — Чем ты его можешь привлечь особенно?

— Я бы расспросил его о детстве, о том, как он боролся со своим акцентом, о…

— Ну вот, пожалуйста, спрашивай! — говорю и указываю рукой. В десяти метрах от нас стоит Джигарханян с ещё каким-то человеком. Прямо у машины, на выходе из театра (мы как раз пробрели одну трамвайную остановку вдоль Ломоносовского). Саша опустил глаза, хихикнул, и мы пошли дальше.

Вот такая рыбка в моём улове.

vkiselyov.ru

Что я могу ещё здесь добавить?
Когда-то Василий получил диплом из рук Садовничего на восемь секунд раньше меня. Однако настоящее сотрудничество у нас началось уже спустя почти год после окончания Университета.

Позднее постараюсь деликатно рассказать об эффектах сайта.

— Короче, не существует центра вселенной, я так понял. Просто есть места и люди, с которыми хорошо.
— Центр вселенной есть, он в Висконсине вроде бы.
— А, здорово, надо там побывать.
— Центр физический не гарантирует скопления духовного экстаза в одной точке. Нет мест, где хорошо, это всего лишь материя. А люди — живые души. Поэтому все хорошие… Кроме Кая Метова.
— Я так и думал, что ты про него скажешь. Мне он тоже почему-то вспомнился.
— Не может быть. Я непредсказуем. Так не должно быть.
— Не знаю, только что подумал про Кая Метова.
— Блин, знаешь, что это значит?
— Что?
— Он в Висконсине!

Болит сердце.
Снятся льстивые киборги.
Ем редко.
Ограничен.
Режим постельный.
Мыслей много.

Серёжа: Если бы ты был пчелой, то маткой или трутнем?
Алексей: Ну, надо подумать. Какие у них преимущества?
Серёжа: Они, в приницпе, оба ничего не делают. Сношаются для блага коммуны.

Обещанных на сегодня гроз что-то нет, ну хоть дым рассеялся.

Серёжа: А вдруг мы все тронемся от этого дыма, станем мутантами?
Алексей: Хорошо бы.
Серёжа: Ты какую мутацию предпочёл бы?
Алексей: В негра.
Серёжа: Как-то неприлично звучит выбор негра как мутирующего существа.
Алексей: Мутация — это радикальное изменение. Куда уж радикальнее — превратиться в негра?!
Серёжа: Я думал о сверхспособностях: там хобот вырастет из головы, вздуются жабры или ещё что-то в этом духе.
Алексей: Нет, об этом я как-то не думал пока.