Из Барселоны я полетел на Канарские острова — эти заветные земли из новорусского фольклора. В иллюминатор я видел Гибралтар, где Африка и Европа почти касаются носами. Вообще испанцы с континента говорят канарцам «У вас тут в Африке…»

За неимением в Гран-Канарии отелей сети Хилтон или Аккор я решил возобновить членство в программе Марриотт, которая сейчас как раз заканчивает объединение со Старвудом и готовится расширить сеть отелей в своей программе.

(Пишу и не понимаю, зачем писать по-русски Марриотт с двумя т. Вот двойное р понятно, как произнести, а с тупиковой т как быть? Уперся в конец слова, набрал воздуха и еще раз боднул?)

В Гран-Канарии у Марриотта нашлось два отеля бренда AC. Причем тот, что в центральной части, стоит даже дешевле второго, неудобно расположенного чуть дальше на шоссе. AC Gran Canaria занимает высоченную башню, которую видно отовсюду. Он отлично подойдет тем, кто боится заблудится в незнакомом месте.

Отель, конечно, не новый, но вполне чистый и удобный. Он расположен в центре северной части города, и до пляжа и торгового центра от него идти меньше пяти минут. Тут же рядом находится пассажирский морской порт, откуда отправляются паромы на континент и соседние острова.

На острове дуют сильные ветра. Я лишь немного приоткрыл дверь балкона, и мощным порывом ее вырвало у меня из рук.

На крыше отеля находится маленький бассейн, и оттуда открывается вид на весь город.

Пляж Кантерас, пожалуй, лучший на острове. Он широкий, чистый и достаточно протяженный. На пляже есть душ, спортивные площадки, сидят спасатели на вышках, а береговая служба регулярно сообщает отдыхающим о медузах у берегов. Все остальные пляжи, что мне показывали, — это какая-то ерунда для любителей перецарапать ноги. Даже бестолковее, чем на Майорке.

Пляж заканчивается лодочной площадкой, вулканическим мысом и рыбным рестораном.

Испанский язык всегда вызывал у меня жалость из-за особенностей произношения, которые в русском языке считаются дефектами речи и исправляются логопедами в раннем возрасте. А тут я узнал, что автобус по-канарски будет вовсе не bus, бус как везде, а guagua, уа-уа. Вы вдумайтесь: «Уа-уа!» — это же просто младенческий лепет. Название это происходит от американской фирмы Wa. Wa. and Co., поставлявшей автобусы в страны Латинской Америки. Как это добралось до Канар, я не понял.

За пределами города остров представляет собой каменистую пустыню, в которой изредка встречаются пальмы и оазисы курортов. Впрочем, типичный испанский пейзаж.

В Маспаломасе на южной оконечности острова находятся песчаные дюны, старинный маяк, куча огромных отелей и никчемный пляж с камнями, валунами и прочими вулканическими породами, не позволяющими зайти в воду. В итоге отдыхающие мочат в океане ноги и идут киснуть в бассейн.

У сумчатых мышей самцы кидаются на самок без предупреждения, и в итоге ни один из них не переживает сезона размножения. Все погибают от стресса. Если особи могут договориться, кто имеет больше прав на самку, отпадает нужда травмировать друг друга.

Самое главное, что я вынес из «Происхождения языка» Светланы Бурлак. Хорошая книга.

Самое слабое место в методиках изучения иностранных языков заключается в том, что знакомство с новым языком выстраивается по пути усложнения морфологии, хотя в жизни естественное овладение и совершенствование языка идет по линии усложнения синтаксиса.

Кондеем в советских лагерях называли тюремный карцер, а раньше в простонародье так звали кладовую или маленькая комнатушку.

Город Детройт — пример буквального прочтения французского слова détroit, пролив. Звучит, как если бы мы сейчас, словно дефективные, читали Renault как ренаульт. Если посмотреть русские дореволюционные издания, город писался и произносился Детруа. Затем, видно, перешли на американское произношение.

На сладенькое поделюсь разбором веселой фразы “Shits hits the fan.” Истоки ее не до конца ясны, а значение словарь приводит такое: “Messy and exciting consequences brought about by a previously secret situation becoming public.” Вы слышите? Messy and exciting!

В Барселоне у меня была длинная пересадка, но я не нашел сил съездить в центр и рассматривал панораму города из окон Эль Прата. В Барселоне теперь все надписи и все объявления дублируются на каталонском.

Сегодня после рабочего дня я отправился на вечерние курсы русского языка в Umanitaria. Это своеобразный дом культуры с разными творческими кружками и образовательными курсами. На курсы я попал, конечно же, в качестве преподавателя. Меня попросили заменить отсутствующего преподавателя, и, поскольку в этот вторник я остался в Милане, я согласился. У меня не было времени на подготовку плана урока. Я только закончил писать последнее письмо по работе, как надо было ехать на курсы. Как известно, я с нескрываемым высокомерным презрением отношусь ко всем учебникам иностранных языков, поэтому единственное, что я знал наверное, что я поговорю с ученицами — большая часть которых, к слову, намного старше меня — о разных особенностях русской грамматики и помогу им расширить словарный запас с помощью маленьких хитростей. Отсутствие структуры меня безусловно немного подвело, поскольку я увязал в вопросах обо мне, моей работе и, конечно, прочих лингвистических проблемах. Но всем было достаточно интересно и весело. Мы поговорили и о фонетике, и о морфологии, и об истории русского языка — в частности как он избавился от богатства прошедших времен, свойственного индоевропейским языкам, и ограничился лишь обрезанным перфектом. Ну и, конечно, затронули самую страшную тему — русский курсив.

Преподавателей английского языка в Москве больше, чем кого-либо. На каждой улице живет по десятку домашних репетиторов, в каждом дворе находится частная школа с ускоренными курсами, у районных библиотек стоят стенды с объявлением о наборе новых групп учащихся каждую неделю. Также не стоит забывать, что английский язык учат, помимо прочего, в школах и ВУЗах. Можно решить, что все люди вокруг вас если и не говорят по-английски, то уж наверняка усердно учат. А как только более или менее овладеют языком, то непременно бросятся учить других, ведь преподавателей английского языка в Москве хоть и очень много, но все-таки еще недостаточно.

В продолжение поста про изучение языков. Я писал там о многолетнем периоде настоящего отвращения к английскому языку. Наверное, истоки этого лежали в школе и в преподавании языка вообще. Больше всего меня выводили из себя учителя английского, которые в ответ на неправильные или неуклюжие фразы всегда жалобно замечали:

— Ой, это неправильно. Англичане обижаются, когда так говорят.

Не знаю, где зародилась такая отговорка, но оказалось, что англичане обижаются по любому поводу. Из-за этой выструганной фразы у меня начинало складываться представление об англичанах как о ранимых кретинах, которые не могут стерпеть моих синтаксических исканий и теперь будут печально бродить в тумане всю оставшуюся жизнь, упиваясь горем и проглатывая слезы. Обижались даже шотландцы и вовсе не по вопросам грамматики:

— Ой, не говорите, что Глазго — столица Шотландии. Шотландцы очень сильно обижаются: ведь столица — Эдинбург.

В один момент я решил, что подавленность целой нации слишком тяжелая ноша для моего сознания. Так взбухло мое отвращение к английскому языку и нежелание даже прикасаться к столь болезненному вопросу.

До Университета я не обращал должного внимания на изучение языков. Я помню, что легко завидовал, когда мне рассказывали про людей, знавших пять, шесть, семь языков, но сам лишь мечтал о такой, как мне представлялось, мудрости и не осознавал, как к этому подступаются. Во мне тем временем выветривался английский язык, на который я окончательно обиделся, и, не признавая его более, в 18 лет я взялся за, как казалось, редкий и непопулярный итальянский язык. Так все и началось.

Случилось невероятное. Я сосредоточился. За полтора летних месяца до первого курса я проглотил всю грамматику, выучил множество слов и начал читать со словарем тексты из газет и немного художественную литературу. В Университете я записался в итальянскую группу, а поскольку обучение там начиналось с азов, я окунулся в забытое чувство превосходства. Мне ничто не мешало, я упивался языком и продолжал усиленно изучать его самостоятельно. Тогда же я влюбился в латынь. Но мне уже было мало.

К концу первого семестра я внимательно изучил южные славянские языки: болгарский/македонский и сербский/хорватский. В этом был мой капризный расчет. Я двигался по карте к югу и, обложив Балканы, наконец обрушился на греческий язык. Это ненасытное поглощение языков осложнялось отсутствием хороших пособий. Поэтому зимой 2004/05 гг. я написал специально для себя учебник по новогреческому языку с грамматическими таблицами, которым неизменно пользовался все последующие годы. Заодно я ознакомился с древнегреческим языком. Весной я вернулся в лоно романских языков и попробовал выучить французский и испанский язык. Они мне в ту пору не нравились, и это было уже хвастовством. Тем не менее я выучил их грамматику.

На втором курсе я самостоятельно учил немецкий, румынский и венгерский языки. В последний я был абсолютно влюблен и продолжил учить его и на третьем курсе. Я мог читать, но так и не заговорил. В принципе, было не с кем. Попутно я брался за финский, но быстро оставил. На четвертом я с новыми силами взялся за испанский, а позднее и за португальский язык. К этому времени я уже наелся и переваривал богатство открывшихся мне языков. Последним значительным моим выкрутасом была дерзкая попытка выучить японский. Он мне очень понравился, но лень и неясные причины изучения быстро остудили меня. Сейчас я жутко раздражаюсь, что не могу читать еврейский алфавит. Ну и что еще скандинавские языки не учил.

Брался за новый язык я всегда примерно одинаково. Начинал слушать радио или песни для изучения фонетики, потом набрасывался на грамматику, сжирал ее в считанные дни, после чего насильно принуждал себя читать со словарем, спотыкаясь и разбивая голову. Сейчас в интернете можно найти все виды словарей, но прежде поимка неоднозначного смысла была сродни гениальному изобретению. Многие языки после бурной вспышки страсти теряли в моих глазах привлекательность. Я их использовал, они мне многое прояснили, но говорить и читать на них я больше не собирался.

У меня была всегда одна причина учить языки: я хотел говорить с людьми на их родном языке. Это невероятно внимательно, учтиво и, безусловно, приятно всем, считал я.

Без практики многое выветрилось и закатывалось далеко в кладовые памяти. В последние годы я говорил лишь на итальянском и английском (ах да, его-то я потом снова безумно полюбил). Плюс я немного переводил с испанского и португальского. Романские языки вплелись в меня очень глубоко. А вот, например, греческий, который был у меня пять лет назад свободным, закатился совсем далеко. Например, вчера я неожиданно познакомился с одним греком. Я было собрался обрадовать его моим греческим, но смог произнести лишь короткие осколочные фразы. Со стыдом я вспоминал простые слова, и в итоге мы продолжили общаться по-русски. Хотя его греческий язык я понимал полностью. Подобная история у меня случилась, когда однажды похожее сочетание звуков в тайском языке (который я тоже учил, получается), не всколыхнуло что-то в подсознании. И вместо тайского в голове у меня выстроилась фраза по-гречески, а за ней как из дырявого мешка посыпались все слова и предложения. Такое случается и по сей день: когда мельком замеченное слово по цепочке совпадений может выудить на свет совершенно забытое знание.