Сегодня впервые за полгода посещал новые постройки Университета. Они очень ужасные, я стараюсь даже не смотерть на них, но пришлось. Искал местечко, где можно сесть с компьютером и обсудить с приятелем ряд документов и текстов.
Я заметил, что всё стало намного более неприспособленным для людей. Апофеоз кретинизма — здание новой библиотеки — по-прежнему с трудом впускает внутрь себя людишек через жалкий боковой проход для челяди и сторожей. Главные двери с самого помпезного открытия несколько лет назад вроде так никогда и не открывались. Внутри всё до блёва блестит нищим золотом, и никого нет — мавзолей, тихая обитель смерти и вбуханных от одури денег.

Случайно на глаза попался корпоративный буклет про Университет XXI века. Это про тот, в котором туалетная бумага стала осторожно вывешиваться совсем недавно. Да и то в малых порциях, да и то в новых постройках.
А с живущими в ГЗ друзьями мы всё время шутим, что они живут в самых элитных трущобах Москвы.

И до сих пор нет бесплатного вай-фая. В XXI первом веке, блин!

А в кафе, где есть, дерут почти двести рублей за чизкейк, который оказывается замороженным до смерти пошлым советским пирожным. Это так подло!

Самое ценное в Университете — это люди. Самое страшное — что на них плевать.

— Короче, не существует центра вселенной, я так понял. Просто есть места и люди, с которыми хорошо.
— Центр вселенной есть, он в Висконсине вроде бы.
— А, здорово, надо там побывать.
— Центр физический не гарантирует скопления духовного экстаза в одной точке. Нет мест, где хорошо, это всего лишь материя. А люди — живые души. Поэтому все хорошие… Кроме Кая Метова.
— Я так и думал, что ты про него скажешь. Мне он тоже почему-то вспомнился.
— Не может быть. Я непредсказуем. Так не должно быть.
— Не знаю, только что подумал про Кая Метова.
— Блин, знаешь, что это значит?
— Что?
— Он в Висконсине!

Цена книг в России за последние годы выросла в разы. Намертво прилепленные ценники на моих больших словарях выглядят весьма привлекательно спустя пять-шесть лет. Цены растут, хотя не догоняют пока европейских. Но при этом качество изданий заметно ухудшается. Словно отслужившие ступени ракеты, откидываются верстальщики, корректоры, метранпажи, просто образованные люди с развитым от природы глазомером, которые видят красоту текста и растеряно уклоняются от ужасных кладбищ предложений, чем становится сектор условно доступной книги.

Книга должна проситься в руки и для чтения с обложки, с оформления, с приятного формата страницы, с хорошего щрифта и, если угодно, рисунка текста. В дестве я листал кучу разных книг на иностранных языках, ничего не понимая, только лишь из-за подобного увлечения. Хорошо изданная книга не может быть плохой и по содержанию.

Раз вечерком прогулялся я по территории Университета. Такое ощущение, что там вообще ничего не меняется. Но смотреть уже горестно. Дошёл до старого гуманитарного корпуса. Как прежде.

На кортах открыли суши-бар. Я просто обалдел.

Новые корпуса какие-то бездарные и монструозные. Кстати, теперь всё строят с паркингами. Но без будок для охранников почему-то. Они сидят на старых таких стульях металлических у входа. Жалко выглядят.

Зато внутренний дворик ГЗ вычистили с одной стороны.

А вообще как-то всё мертво.

— Я живу здесь и работаю, потому что я работаю с русским языком. Кому я там буду нужен? Да. Это моя судьба, да? Моя судьба и все. А, вот, в своей прошлой специальности историка я, конечно, мог спокойно. Мне, более того, предлагали работу на Западе. Мне было интересно в России работать. Мне как-то было интересно, хотелось работать в Московском Университете, мне казалось, что это важно, нужно стране.

Николай Усков вчера на «Эхe Москвы»

Я давно уже почти дословно ощущаю подобное. Правда, полагаю, ещё возможно поработать не только с русским языком.

— Я сегодня завалил все тесты.
— Даже на беременность?
— Этот был не самым сложным.
— Но неприятным, наверное.

Сейчас уже довольно сонно просматривал сайты отечественных мясокомбинатов. Они все до неприличия скучные, что их даже жалко.

Потом произошёл вдруг ступор. Компьютер подвис, хотя продолжала тихо звучать музыка, кнопки не реагировали, и заиграл какой-то жуткий гимн мясоделов. Это было ужасно, они перебубнили моего любимого Олфилда, а я не мог даже спасти его. Было открыто много вкладок (это всегда подлость играть музыку на сайте), и я мог только догадываться, какой мясокомбинат упоминать в последующих молитвах. Тем временем бубнящие обещали завалить всю страну колбасой. Но в припеве (после, оказалось, что это был только лишь припев) они выдали себя. Это оказался «Сочинский мясокомбинат». Хор было уже начал заводить вторую часть про мясное изобилие, но тут наконец браузер схлопнулся.

Это было оскорбительно.

Один из родителей принёс каталог мальчиковой мужской одежды. Я, бросив взгляд на модных юношей в штанах:
— Никогда не буду носить одежду, которую рекламируют люди младше меня.

А вообще меня ещё шрифты там на страницах испугали.

Вот был у нас зажигательный август, а у меня на самом деле почти круглый год раз в неделю — а то и чаще — какой-то вонючий дым по ночам прилетает со стороны парка (мусор там жгут что ли, хрен его знает). Без мутных завес, но дышать неприятно. Так заснёшь с открытым балконом, а после ощущение словно из выхлопной трубы обдали.

Болит сердце.
Снятся льстивые киборги.
Ем редко.
Ограничен.
Режим постельный.
Мыслей много.

Серёжа: Если бы ты был пчелой, то маткой или трутнем?
Алексей: Ну, надо подумать. Какие у них преимущества?
Серёжа: Они, в приницпе, оба ничего не делают. Сношаются для блага коммуны.

В школе в девятом классе у нас не было никаких тугомотных линеек на крыльце школы с зачитыванием первоклассниками ежегодных стихотворений, не было песенок о чудесах арифметике и глубинной сакральности школьных звонков, не было пёстрых толп с мальчишками в неудачных дестких костюмах и девчонками с бантами в три раза больше головы. Ученики одинокими серыми пятнами быстро появлялись со всех сторон и шустро впрыгивали внутрь школы. В тот день шёл дождь.
Это был первое дождливое 1 сентября. Даже учителя не припоминали такого за свою практику. Все оказались немного разочарованными и неподготовленными.

Второй раз дождь на 1 сентября шёл в 2002 г. Но, правда, уже вечером. Днём было солнечно, и все шныряли без дела. Я помню тот день. Это был второй курс моего первого института.

Ну и сегодня вот ещё прекрасная погода.

Сегодня ночью я несколько раз просыпался. Дело вовсе не в дате. Просто прямо у меня под окном размеренно и неутомимо гавкала собака. К четырём утра к ней, видимо, вышла подруга, и после они отлаивались на пару.