«Самурай должен избегать большого количества сакэ, чрезмерной гордости и великой роскоши» — Хагакурэ.
Я начал проникаться путем самураев несколько лет назад, когда прочитал в дневниках Тарковского одну мудрость из Хагакурэ. Самурайская этика нравится мне резкой точностью. Заменить христианскую она, конечно, не в силах, поскольку уделяет очень много места искусству отсечения голов и смакует удачные сэппуку, однако моментами все же прекрасно дополняет ее.
«Мелочи жизни» — занимательная книжечка, написанная в жанре фельетона-памфлета. Вчера с удовольствием читали ее в семейном кругу за завтраком. Книжка нацелена на повышение культуры рабочей молодежи в личном быту, за столом, на отдыхе и украшена живописными наблюдениями за нравами и привычками пролетариев.
Поделюсь особо яркими цитатами.
«На заре красного террора» — это мемуары молодого меньшевика, отсидевшего в 1919–1922 гг. два срока за свои политические убеждения. Начинаются его тюремные похождения весьма задорно и авантюрно, словно игра. Рассказ создает впечатление легких юношеских приключений. Еще не сложилась пугающая неизбежностью и ломающая хребет система, описанная Солженицыным. Чекисты пока работают спустя рукава. Могут ездить на расстрел пьяные, и от них еще убегают приговорённые к смерти. Общественность поддерживает заключенных передачками и деньгами, организуется, чтобы следить за внезапными пересылками. И сами заключенные не сдаются, бурлят, делегируют переговорщиков и старост, ведут споры и дебаты с чекистами и начальниками тюрем, протестуют из-за неудобств и запретов, устраивают голодовки и добиваются облегчений и даже свободы.
В книге практически нет политических размышлений. Они здесь, впрочем, и не требуются. Это не исследование и не памфлет. Громкий заголовок служит, скорее, отражением времени и места издания книги. Аронсон наверняка был оптимистичным и неунывающим человеком. Потому книга его, несмотря на описанный в ней ужас, бодрит и воодушевляет.
В 1840 году один английский моряк, лечившийся от гонореи в больнице Калькутты, от тоски и безделья начал избивать персонал клиники. ~ Meduza
Прекрасная завязка. Жду выхода книги.
В последнем полете дочитал дневник драматурга и писателя Евгения Шварца. Шварц мучается содержанием дневника. У него не выходит вести увлекательные поденные записи. Он меняет формы, переплетает их. Вот он придумывает себе задание писать о своем детстве. Так дневник превращается в красивые подробные мемуары. Он вспоминает былые дни и тут же делится сомнениями о текущей работе над сценариями. Или же пускается в описание людей из своей телефонной книжки. Рисует их портреты, разворачивает историю жизни, судьбу.
Быта, человеческой жизни как таковой в его записях нет. Почти нет упоминаний о революции и репрессиях. Хотя, между прочим, Шварц воевал в рядах Добровольческой армии. Вообще о положении в стране Шварц не распространяется, и его наиболее приземленные воспоминания — это описание блокады и эвакуации. Вся его современность заключается в писательских буднях: собраниях, постановках, творческих вечерах, репетициях.
Занятно было узнать о вражде детских писателей: Маршака, Чуковского и Житкова. Шварц работал секретарем Корнея Чуковского и наблюдал, в какой нервной и порой злобной атмосфере создавалась отечественная детская литература.
Ниже несколько цитат из дневника.
Здесь же я под столом разговаривал с кошкой, и вдруг она протянула свою лапу и оцарапала меня. Это меня оскорбило. Ни с того ни с сего, без всякого повода и вызова протянула спокойно лапу — вот что обидно, — да и оцарапала. Будто дело сделала.
Росинант перечисляет, сколько раз в жизни он смертельно уставал. Осел говорит, что ему легче потому, что он не умеет считать. Он устал, как ему кажется, всего раз — и этот раз все продолжается.
Там же ловил он тараканов в своей комнате и красил их в разные цвета.
Едва началась война, как пристав его арестовал: «Почему?» А пристав отвечает: «Мне приказано, в связи с войной, забирать всех подозрительных лиц. А мне сообщили, что вы футурист».
Мечта его — дойти до такой степени богатства, чтобы жарить свиное сало на сливочном масле.
Отец на станциях, где кормили ленинградцев, ходил за диетическим супом для больного сынишки и половину съедал на обратном пути и, чтобы скрыть, доливал котелок сырой водой. И попался. И его яростно бранили. И еще больше возненавидели. И когда он умер, радовались все эвакуированные, и жена покойного в том числе.
Московские таксисты больше не слушают шансон, теперь в автомобилях чаще играет инфантильная попса 30-летней давности: Гулькина, Боярский, всякие сахарноголосые ВИА.
Неравнодушное мнение раздраженного таксиста о глубоком упадке массовой музыкальной культуры: «Вот Пугачева — молодец! Сейчас все группы наши — „Сливки“, блять, и вся хуйня — груди накачают и прыгают с голыми задницами».
В 2018 году я продолжил летать по старым маршрутам. Из заурядных командировок выделю неделю на Сицилии в середине лета и первую поездку на Канарские острова.
klisunov.ru/travel — тут приведен подробный список стран и городов, где я побывал.
Когда я начал было уставать от однообразных полетов, я превратил их в развлечение. Самолет — это место, где можно провести время без интернета и не отвлекаться на работу и глупости. Я взял за правило читать только в полетах. Теперь я с нетерпением ожидаю следующего рейса, чтобы закончить начатую книгу. Время в пути таким образом пролетает незаметно.
В один из недавних полетов я увидел в салоне крупного черного таракана. Он короткими, но шустрыми перебежками двигался между рядами кресел. Между делом я сообщил об этом улыбчивой стюардессе. «Да вы что! — вскрикнула она, и улыбка исчезла с ее лица. — О, не говорите мне о тараканах, я их ужасно боюсь!» Ее бесстрашная коллега объяснила, что переживать не о чем, ведь самолеты регулярно обрабатывают спецсредствами от насекомых и мышей. Я мог допустить, что таракан может без труда проникнуть на борт — да просто залезть в какую-нибудь сумку, тем более что идея стремиться к единению с природой и беречь ее тем, чтобы не тратить воду и мыло на собственное мытье, находит отклик у некоторых пассажиров. Но мыши! Как в самолет проберется мышь? Не очень приятно лететь на высоте и представлять, как где-то в углу мышь грызет себе нору в фюзеляже.
Сегодня «мы летели по маршруту Москва—Барселона». Золотых клиентов, видимо, на борту не было, весь ряд Space+ был свободен. Обожаю такое везение. Я вытянулся, как бродяга в зале ожидания, на три кресла, и очень быстро пролетело время в пути. Мне кажется подобная раскладушка на три кресла даже удобнее бизнеса.
Где-то в приальпийских краях самолетик хорошо встряхнуло. Кто-то робко взвизгнул, кто-то даже залил напитками потолок. У меня странным образом ничего не пролилось.
Ел фрукты. Хочу давно отметить, что у «Аэрофлота» очень хороший поставщик мандаринов. Они всегда сладкие, а сегодня еще и крупный, как апельсин, попался.
В прошедший месяц «Аэрофлот» дал пассажирам эконома поиграться с настоящими приборами, но как только чемпионат по футболу прошел, вилки и ножи отобрали и снова всучили пластиковые.
В полете читал «Что делать?» Чернышевского и «Компромисс» Довлатова. Было бы нахальством расхваливать Довлатова. Посетую лучше о «Что делать?». Странно читается книжка. Я ее уже второй полет не могу закончить. Мне кажется, с точки зрения литературы это какая-то шляпа. Иногда бывает блеснет и несколько страниц идут как по маслу, а потом опять топь. Теперь я окончательно убежден, что школьникам ее лишь по идеологическим причинам навязывают читать, — художественного восхищения книга не вызывает. В школе я первые несколько глав поковырял и бросил. Было немного стыдно все это время. А тут я раз волосы сушил неудачно, и они легли у меня, как у Чернышевского. Перетянуть укладку никак не получалось. Я еще подумал, вот я мучаюсь, кручусь, как обезьяна с феном, а Чернышевский безо всяких приборов себя так начесывал. Ну потом еще прочитал «Девятый сон Веры Павловны» про говно и музыку. Так и решил, коли столько знамений, то прямо необходимо взяться за роман. Чувствую оттого странного рода гордость, хотя удовольствия никакого.
С самой первой поездки в Барселону меня больше всего восторгали и привлекали ровные долгие ряды контейнеров в морском порту. Я могу смотреть на них очень долго, и это рождает во мне очень высокие чувства и стремления.
Прилетел в Барселону, а тут таксисты бастуют. Спуск к такси закрыт, и табличка приставлена, мол, извините, пользуйтесь другим транспортом. Я еще пока багаж ждал в окошко смотрел, думал, куда это все такси подевались. Пришлось ехать до отеля на метро с пересадками. В метро душно, сразу вспотел. От метро еще пешком пару кварталов чемодан катил по жаре. Ну и вдобавок воскресенье сегодня. Все магазины и супермаркеты закрыты, такси нет — засада! Сходил съел пару хот-догов в одном из работающих кафе поблизости. Так себе. Как обычно, никакого удовольствия от еды в Барселоне.
Скачал детскую книжку, а там Рон Джереми на вкладке. Оказалось, детский писатель Сапгир.
У сумчатых мышей самцы кидаются на самок без предупреждения, и в итоге ни один из них не переживает сезона размножения. Все погибают от стресса. Если особи могут договориться, кто имеет больше прав на самку, отпадает нужда травмировать друг друга.
Самое главное, что я вынес из «Происхождения языка» Светланы Бурлак. Хорошая книга.
Еще в феврале, на выставке в Португалии прочитал «Лысую певицу», абсурдную пьесу Ионеско. Она так развеселила меня, что я тотчас же перечитал ее еще раз, но по-английски. Часть каламбуров в переводах отличается, — это небольшое сокровище для любопытных.
Возьмите круг, приласкайте его, и он станет порочным.
С удовольствием прочитал, наконец, «Анну Каренину». История Левина мне показалась интереснее стержневой — если можно расчленить роман — сюжетной линии. Развязка романа давно огрубилась до обывательского мема, но все равно это одна из самых страшных и волнующих сцен в русской литературе. Набоков в «Лекциях по русской литературе» тщательным образом разбирает «Анну Каренину»: он исследует схему спального вагона, роется в беглых мыслях героев, препарирует общий дух произведения и отдельные сцены и находит драгоценнейшие осколки — в общем, он беспредельно восхищен романом. Пожалуй, ни одно произведение не утягивало его в столь витиеватые размышления и дотошный разбор.
Также продолжаю читать в полетах Пелевина. В одной беседе прозвучало мнение, что Пелевин в каждой книге пишет одно и то же и оттого скучен и предсказуем. Его, конечно, ни с чем не спутать, но я пока получаю от книг Пелевина удовольствие и даже облегчение. Я быстро проглотил «Чапаева и Пустоту», а потом еще и «Поколение П». Из интереса посмотрел экранизацию последнего произведения — было любопытно, как оживят на экране богатую и сложную постановку, развернувшуюся в моем читательском воображении. Кино оказалось плоской и дешевой поделкой, которую стыдно смотреть, — то есть вполне обычным современным русским фильмом с одним единственным актеров Ефремовым. «Священная книга оборотня» мне показалась несколько пошловатой. Когда мужчины пишут от лица девочек, это отдает каким-то нездоровым газетным заболеванием. Но и это не сломило меня, — читал запоем.
Короткую «Желтую стрелу» совершенно случайно прочитал в самых подходящих условиях — в купе поезда. Желтая стрела — это бесконечный поезд с купе, плацкартом, вагоном-рестораном, проводниками и пассажирами, в котором уместилась вся наша бытовуха и печальная больная история. Книга неизбежно напомнила о фильме «Snowpiercer».
Там же, в поезде, прочитал «Гордость и предубеждение» Остен и «Краткую история времени» Стивена Хокинга. Книжка Хокинга, написанная 30 лет назад, служит на протяжении многих лет сценарием для всех научно-популярных передач про космос: от структуры повествования до образа несчастного астронавта, вытянутого в спагеттину и разорванного на части в черной дыре. В общем, пока что никто ничего про Вселенную толковее и интереснее не рассказывал.
Из мемуаров прочитал «Белинский дневник» Уильяма Ширера, американского корреспондента, работавшего в Германии с прихода к власти нацистов до первых лет Второй мировой войны. Как же та Германия с ее серостью, пошлостью, враньем и бесчеловечностью устрашающе похожа на наше время.
Никогда особо не любил научную фантастику и считал ее самым несерьезным и слабым жанром. В детстве, правда, читал, потому что у фантастических книг были самые дерзкие обложки — пестрые и ядовитые. Однако писателей, способных интересно и увлекательно рассказывать в этом жанре, мало. У большинства начало фантастической повести, как правило, несет неловкое грубое чувство неприкрыто халтурного выдумывания. Всегда было тяжело через него переступить, и интерес пропадал. А если встречались звездолет, 2189 год, бластеры — становилось просто вселенски скучно в этом вакууме. К чему я повторяюсь? С пещерным удовольствием почитал Азимова: научный детектив «Дуновенье Смерти» (еще не фантастика), дополненный парой легких детективных рассказов, и фантастические рассказы «Космические течения», «Профессия» и «Ловушка для простаков». Написано просто, грубо, но увлекательно.
Я ожидал намного более пространных описаний родной страны в «Русских путешествиях» Альгаротти. Название несколько обманчиво, хотя итальянец и доехал до Петербурга. В первых главах этой небольшой книжечки он увлеченно описывает особенности северной морской торговли и плавания по Балтике, потом чуть-чуть касается Петербурга — постоянно через призму Петра и его военных успехов — и далее все главы до конца рассуждает о Каспийском море и торговле с Персией и Индией по нему. Пустовато.
Прочитал первый том «Истории халифата» Большакова. Может показаться, что ислам — совершенно чумовая религия, этакий иудаизм, насквозь пропитанный жестокостью, но не стоит доверять ограниченности этого поспешного суждения. Опасным заблуждением было бы считать, что остальные религии не таковы. Написана книга интересна и увлекательно. Рассказ об арабском мире тут, конечно, не в меру подробнее, чем в известной студентам-историкам многотомной «Истории Востока».
В последних полетах дочитал «Мою жизнь» Троцкого. Увлекательнейшая и живая книга. Я всегда считал, что в нормальной стране из такого, как он, вышел бы толковый малый. Книга, пусть и автобиографическая, подтверждала мое мнение. Поносило его по миру, конечно. Правда, непонятно, на что же он жил в Европе и Америке. Он получал гонорары за книги и статьи, но в целом о деньгах Троцкий не распространяется.
Встречается у Троцкого и горячая революционная шиза, если грубо выразиться.
В описании советской действительности он, конечно, опускает много нелицеприятного, сосредоточившись преимущественно на жаркой критике Сталина и его аппаратчиков. Что можно понять.
Повествование не избегает кривизны революционного языка. Все эти либеральные журналисты, мелкобуржуазные семьи и прочие громоздкие ярлыки попадаются тут и там. В детстве, когда я слышал о мелкобуржуазной семье, я представлял упитанных лилипутов, шныряющих по кухне и способных пройти под столом пешком. Хотя что я говорю — в детстве? Я неизбежно представляю эту живую ассоциацию до сих пор. Слово буржуазный одно из самых мерзких слов. Утащенное за пределы своего научного значения оно все равно остается непонятно широкой публике и употребляется, пусть и реже в наше время, но по-прежнему неверно. Впрочем, и в книгах оно падает на читателя, как шестнадцатитонная гиря. В политическом контексте буржуазный грамотно будет перевести на русский язык как гражданский, а в политэкономическом контексте тяжелый термин буржуазия предстанет элегантным средним классом. Если вы таким образом будете мысленно искоренять кривоязычие в книгах, то вас более не смутят ни буржуазная семья, ни обстановка буржуазного дома, ни даже костюм, сшитый по буржуазной моде.
А у Троцкого есть и талантливое словоблудие. Например, «злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми» могут искупить буружуазную реакцию.
В морозные венгерские вечера вместо прогулок — читал. Прежде всего прочел «Обыкновенную историю» Гончарова. Остался ей предоволен. Кажется, Петр Авдуев один из первых ироничных героев в изможденной надрывами русской литературе. До чего ж толковый дядька.
В «Опасных приключениях Мигеля Литтина в Чили» Маркес литературно пересказывает поездку обратно на родину высланного из страны чилийского режиссера. Едет он с фальшивыми документами, чтобы снять документальный фильм, разоблачающий режим Пиночета. В оригинальном названии приключения не опасные, и в книге никакого напряжения нет. Да, потрясся режиссер от страха на проверках паспорта, удирал, меняя такси, от агентов безопасности и тайком навестил родных. Идея классовой борьбы, конечно, портит весь репортаж. Как начнет он заливать про шахтеров, про бедняков, про трудящихся — чистая пионерщина. Да, Пиночет — кровавый диктатор, но упиваться добрым дедушкой Альенде, беспомощным старпером, похерившим экономику страны, и полагать, что если бы Чили стала второй Кубой, то она сильно бы отличалась от той диктатуры, которую с отвращением описывает Литтин, — беспощадно губительная наивность. Вдобавок Литтин относится к тому классу убежденных леваков, которым противно даже прилично одеваться. Когда его для конспирации одели в дорогой костюм, побрили и причесали, его стало воротить от нового буржуазного образа. Я как-то раз сидел в аэропорту с похожими противниками буржуазной моды. Ребята были одеты в какие-то экологически левые обноски и пахли… органикой.
Наконец, уже в Москве прочел «Гобсека» Бальзака. Это короткая история о старике-ростовщике, почему-то рекомендованная школьникам. Мне посоветовали прочесть ее как нравоучительную. Я же увидел в ней неплохие сценарии сложных деловых переговоров.
Перед началом новых командировок закачал себе побольше книг на айпад для долгих перелетов. И вот сокрушаюсь, сколько же времени можно было бы выгадать во время учебы, когда всего лишь 10 лет назад мне приходилось каждый день тратить часы на поездки в библиотеки, стояние в очередях на получение и сидение в читальных залах до часов закрытия, пренебрегая ужином и отдыхом. Сегодняшние ученые и специалисты могут выстроить свое обучение куда более здраво и органично и, обладая мгновенным доступом к любой информации, окончательно вывести эрудицию из тождества образованию. Ах если бы у меня 10 лет назад был айпад, чтоб я натворил.