Снова останавливался в нехорошем районе. Приехал заселяться в квартиру очень поздно. Ночью район предстал во всей красе: на улице пьяницы подпирают дома, одинокая девица скучает у дороги и полицейский патруль из человек семи ходит плотной группой. Сходил в круглосуточный магазин, купил сок и йогурт на утро. Продавщица, кажется, искренне обрадовалась, когда я заплатил за все. Шоколадку достала, как тут принято, из под витрины. Днем в свете солнца окрестности выглядели чуть радостнее.

Впервые взял квартиру со вторым ярусом. Из-за высоких потолков это очень распространенная планировка в будапештских квартирах. Я не хотел брать двухэтажное жилье прежде, потому что опасался, что кровать может рухнуть. Но западня крылась в низком потолке второго яруса. В итоге я пару раз ударялся головой и сильно саданул плечо.

Еще одна особенность Будапешта — это внутренние дворики атриумы, где двери и окна на виду у всех. Настоящий паноптикум.

В этот раз я, наконец, дошел до красивого железнодорожного вокзала Келети. Ниже он и еще несколько уличных фотографий.

Если б я находился в Москве, мне бы совесть тоже не позволила не выйти вчера на Тверскую. Несмотря на самые массовые за последние годы задержания, новости с родины все равно вдохновляют. Будто чувствуешь дуновения теплого весеннего ветерка над комками замороженной землей.

Когда почти семь лет назад я съязвил о свежем взгляде на историю рабства, я и предположить не мог, что мой циничный сарказм, направленный уж и не помню на кого, переплюнет доктор Бен Карсон, неделю назад заявивший с абсолютной серьезностью, что африканские рабы были нелегальными мигрантами.

Обожаю читать расшифровки на медузе. Вчера там опубликовали разговор директора с учениками. Я всегда считал, что костяк русского фашизма — это муниципальные советские тетки, директора поликлиник и школ. Благодаря им школы в России не способны подготовить даже к поступлению в посредственные вузы и существуют лишь как пункты голосования. Психопатическая серость.

За океаном новости веселее. Баскетболист Кайри Ирвинг заметил в интервью на прошлой неделе, что земля плоская. Мол, он пробовал смотреть на горизонт и не увидел ни градуса искривления. Теперь он обижается, что журналисты из всего интервью обращают внимание только на этот его комментарий, и сетует, что его альтернативное мнение не учитывается.

Есть за Валенсией город искусств — квартал узнаваемых дизайнерских зданий в виде обглоданных рыб. Но и в центре, поверьте, искусства не мало. Так и лезет со стен.

Никогда особо не любил научную фантастику и считал ее самым несерьезным и слабым жанром. В детстве, правда, читал, потому что у фантастических книг были самые дерзкие обложки — пестрые и ядовитые. Однако писателей, способных интересно и увлекательно рассказывать в этом жанре, мало. У большинства начало фантастической повести, как правило, несет неловкое грубое чувство неприкрыто халтурного выдумывания. Всегда было тяжело через него переступить, и интерес пропадал. А если встречались звездолет, 2189 год, бластеры — становилось просто вселенски скучно в этом вакууме. К чему я повторяюсь? С пещерным удовольствием почитал Азимова: научный детектив «Дуновенье Смерти» (еще не фантастика), дополненный парой легких детективных рассказов, и фантастические рассказы «Космические течения», «Профессия» и «Ловушка для простаков». Написано просто, грубо, но увлекательно.

Я ожидал намного более пространных описаний родной страны в «Русских путешествиях» Альгаротти. Название несколько обманчиво, хотя итальянец и доехал до Петербурга. В первых главах этой небольшой книжечки он увлеченно описывает особенности северной морской торговли и плавания по Балтике, потом чуть-чуть касается Петербурга — постоянно через призму Петра и его военных успехов — и далее все главы до конца рассуждает о Каспийском море и торговле с Персией и Индией по нему. Пустовато.

Прочитал первый том «Истории халифата» Большакова. Может показаться, что ислам — совершенно чумовая религия, этакий иудаизм, насквозь пропитанный жестокостью, но не стоит доверять ограниченности этого поспешного суждения. Опасным заблуждением было бы считать, что остальные религии не таковы. Написана книга интересна и увлекательно. Рассказ об арабском мире тут, конечно, не в меру подробнее, чем в известной студентам-историкам многотомной «Истории Востока».

В последних полетах дочитал «Мою жизнь» Троцкого. Увлекательнейшая и живая книга. Я всегда считал, что в нормальной стране из такого, как он, вышел бы толковый малый. Книга, пусть и автобиографическая, подтверждала мое мнение. Поносило его по миру, конечно. Правда, непонятно, на что же он жил в Европе и Америке. Он получал гонорары за книги и статьи, но в целом о деньгах Троцкий не распространяется.

Встречается у Троцкого и горячая революционная шиза, если грубо выразиться.

В описании советской действительности он, конечно, опускает много нелицеприятного, сосредоточившись преимущественно на жаркой критике Сталина и его аппаратчиков. Что можно понять.

Повествование не избегает кривизны революционного языка. Все эти либеральные журналисты, мелкобуржуазные семьи и прочие громоздкие ярлыки попадаются тут и там. В детстве, когда я слышал о мелкобуржуазной семье, я представлял упитанных лилипутов, шныряющих по кухне и способных пройти под столом пешком. Хотя что я говорю — в детстве? Я неизбежно представляю эту живую ассоциацию до сих пор. Слово буржуазный одно из самых мерзких слов. Утащенное за пределы своего научного значения оно все равно остается непонятно широкой публике и употребляется, пусть и реже в наше время, но по-прежнему неверно. Впрочем, и в книгах оно падает на читателя, как шестнадцатитонная гиря. В политическом контексте буржуазный грамотно будет перевести на русский язык как гражданский, а в политэкономическом контексте тяжелый термин буржуазия предстанет элегантным средним классом. Если вы таким образом будете мысленно искоренять кривоязычие в книгах, то вас более не смутят ни буржуазная семья, ни обстановка буржуазного дома, ни даже костюм, сшитый по буржуазной моде.

А у Троцкого есть и талантливое словоблудие. Например, «злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми» могут искупить буружуазную реакцию.

Самое слабое место в методиках изучения иностранных языков заключается в том, что знакомство с новым языком выстраивается по пути усложнения морфологии, хотя в жизни естественное овладение и совершенствование языка идет по линии усложнения синтаксиса.

Почитал на медузе распечатку слушаний о реконструкции Большого Москворецкого моста.

Слушания открыл руководитель «Гормоста» Юрий Иванков, который рассказал, что мост сильно износился за 80 лет: «Представляете, на какую нагрузку его рассчитывали в 1930-х годах? Тогда танки были 45–50 тонн, сейчас парад идет — танки по 100 тонн!»

Кажется, Москва единственный город, где дороги и мосты рассчитываются под танки и парады. И вместо того, чтобы к чертовой матери отменить эти пошлые парады, они вбухают 3 миллиарда в мост, чтобы он не сложился под танками.

В Валенсию летают небольшие АТРчики, в которые заходят через заднюю дверь. Бизнес-классом там считаются последние два ряда — мол, ближе к выходу. Самый последний ряд совсем неудобный. Там сиденье упирается в стенку. Единственное преимущество — дают попить сок и предлагают чипсы, если желаете. Весь полет я переживал, что мой чемодан потеряется и улетит не туда, потому что мне показалось, что в Порту на него не прилепили трансферную бирку. Обошлось — чемодан прилетел со мной.

На подлете к Валенсии внизу показались карьеры.

В Валенсии тепло. Не жарко еще, но хорошо прогрето. Вдоль улиц рассажены апельсиновые деревья. Русло реки, по мосту через которую въезжаешь в город, сухо и каменисто. Хотя еще только февраль, а вокруг чувствуется влияние иссушающего климата.

Я с удовольствием прошелся по окрестностям в первый вечер, и потом у меня было несколько свободных часов на прогулку по центру. Этого мне хватило, чтобы утверждать, что из испанских городов Валенсия — первый, в котором мне оказалось комфортно и удобно. По себе, одним словом.

В городе очень много туристов. Может, число их и меньше, чем в Барселоне, но плотность явно выше. Все отели забиты, все квартиры на айрбнб сданы. По улицам ходят англичане с фотоаппаратами — по одиночке и группами. Я жил недалеко от центрального рынка. Жилье выбрал специально, чтобы быть поближе к еде. Торговля вполне обычная, а вот само здание красивое. По рынку тоже ходят толпы туристов, ведомые гидами с флажками.

Купил фиников.

Вот еще наблюдение. Крупный универмаг в Валенсии называется, как и в Барселоне, «Английский двор».

Напротив моего дома с семи утра работали громкие строители, а по вечерам под окном собирались галдеть румынские проститутки. Румынок, как обычно, легко вычислить по неимоверному количеству сигарет. Кажется, что у них одна во рту дымится и в каждой руке еще по одной сигарете. Иногда громкие румынки уходили, и на их место приходили тихие негритяночки. Пару раз приезжала полиция с мигалками. Но в целом весьма спокойно было.

В Валенсии проходила выставка. В один день для развлечения публики там танцевали фламенко. Танцевали где-то вдали. Я слышал лишь пугающий грохот каблуков и надрывной вой певиц. Музыки как таковой не было, поэтому сначала я решил, это призыв на молитву.

В общем мне тут понравилось. Воняет говном только. Или мусором разлагающимся. Я так и не понял. Запах преследовал меня повсюду и был столь вездесущ, что я усомнился и посмотрел на свои подошвы, но они оказались чисты. Я сел в такси, там запаха не обнаружилось и он не появлялся пока я ехал. Таким образом я окончательно очистил себя от подозрений. Как только я вышел из такси, вонь снова ударила мне в нос. Сомнений не было — воняло над городом.