Вчера мыл посуду и нечаянно разбил свой любимый стакан. Я смотрел на осколки, и меня пронзило, что рано или поздно это случится со всем, что есть в моей жизни, и произойдет это также молниеносно, как и со стаканом. Вот он был, и вот его не стало. Все это, конечно, не ново, но от этого не менее горько. От этих мыслей я расстроился.
Всегда расстраивался, что солнце взорвется через пару миллиардов лет, словно это будет в следующий четверг и я больше никого не увижу.
Вчера катались на велосипеде. У Академии наук видели девушку с голой попой. Уже темнело, и я так вглядывался, чтобы разглядеть ее, что чуть не рухнул с велосипеда.
На Ленинском содрали асфальт на тротуарах, разворотили всю дорогу. Я думал, плитку будут класть какую-нибудь, так как асфальт был хороший, достаточно ровный, даже жалко было смотреть, как его раздирают. Так нет же — положили новый асфальт, причем гораздо кривее. Сейчас вот дождь идет, и по лужам видно, какой там рельеф.
На днях услышал интересную мысль, как тяжело в современном обществе повстречать близких людей в настоящей жизни. Поэтому люди ищут друг друга в интернете, соцсетях, через телефонные приложения. Я ловил себя пару раз на размышлении об этом. У меня есть пара очень близких людей, с которыми я изначально познакомился в интернете. Не знаю, насколько мой опыт может служить примером трудности реальных знакомств: ведь я не ставил изначально целью познакомиться с кем-нибудь. Однако в обоих случаях общение очень быстро перешло из виртуального в реальное, что добавляет еще большей исключительности моему случаю. Тем не менее эти люди стали глубоко посвященными в мою жизнь и очень близкими мне.
А вы находили близких людей в интернете?
За два дня до вылета меня обычно посещает робкое чувство тревоги. Как бы меня ни тянуло в путешествия, я не люблю уезжать и расставаться с людьми. С ранних лет, насколько себя помню, чувство переезда и смены места приводило меня в неприятное смятение. Оно скоро рассасывалось, обычно на второй день после приключения, а ныне моя предполетная хандра улетучивается за несколько часов до выезда. Тронувшись в путь, о тревоге я уже не вспоминаю.
Таксист меня приехал забирать утром совершенно странный. При встрече он выматерился, раздосадованный неудобством парковки у подъезда и тем, что он сделал два круга вокруг дома, но при этом изобразил ухмылку, показывая, что это он так шутит. Дальше дорога проходила в тишине, с обычными для таксистов ворчливыми матерками под нос тут и там на МКАДе. Подъезжая к Домодедову, все вокруг стало его неимоверно раздражать. Он обзывал водителей других такси cобянинскими ебланами, материл и колотил свой счетчик-датчик, потом, видимо, вспомнив, что он в машине не один, повернулся ко мне: «Приперло же тебя ехать в Дерьмодедово! Это же самый поганый аэропорт. Что ты, из Шереметьева не мог улететь?» (мат опущен)
Пробок на шоссе не было, кроме небольшого затора на самом последнем светофоре перед аэропортом. Но заметив его, таксист возликовал: «Вот, Домодедово напомнило о себе. Пробочку не хочешь? Люди тут бросают машины и идут по пешком с чемоданами! — кричал он. — Сейчас вот выйдешь и пойдешь по дороге. Будешь весь грязный!» Я заметил, что пробка небольшая и время терпит. «Чё время, еб? Чё время? Да если б не я, тебя бы высадили здесь и пошел бы пешком». Я ответил, что я обычно пользуюсь их службой такси и меня никто никогда не выкидывал на шоссе и всегда довозили. Он жаждал исключительности и, видимо, решил меня наказать за непочтение к его услугам, поэтому после шлагбаума он припарковался с самого края и сказал, что высаживает меня здесь. Я спросил, почему он не подъедет поближе. «Давай три тысячи — подъеду! Может, тебя, еб, до стойки довезти? Вынимай свой чемодан!» Он обиженно отвернулся от багажника и от меня, не желая никак помогать. После чего разъяренный он захлопнул двери, а я пошел на регистрацию. Адовый водила.
В аэропорту за 10 минут прошел все контроли. Я почти не спал ночью, поэтому дремал в ожидании рейса. Весь полет тоже, конечно, проспал. В этот раз летел через Верону — решил попробовать этот аэропорт вместо дорогой Мальпенсы.
Аэропорт очень маленький, уютненький, паспорта проверяют раза в три медленнее, чем в Мальпенсе, где штампуют не глядя, задерживаясь на пять секунд дольше лишь на красивых девицах. От аэропорта до железнодорожной станции ходит автобус. Написано, что время в пути — 20 минут, но я доехал меньше чем за 10. На этом моя слаженная поездка окончилась. Дальше я попал на забастовку.
По глупости я не только взял билет на regionale (электричку), но и прокомпостировал его. Только после этого я узнал, что почти все электрички на сегодня отменены из-за забастовки. К тому времени я проторчал на вокзале почти два часа. В итоге мне пришлось купить другой билет — на скорый поезд Венеция — Турин. Забастовки — это, пожалуй, самая неприятная вещь в Италии.
До дома добрался к шести вечера. Немножко пришел в себя перед ужином, узнал список дел и распорядок встреч на ближайшую неделю, съездил поужинать, прогулялся и как-то незаметно влился в Миланскую жизнь.
Никогда не угадаешь: в пятницу в Милане бастует метро.
Мой мозг устал думать о ерунде. Почему я трачу силы, энергию и занимаю свои нейроны утомительной чепухой? Почему я не могу отдаться своим настоящим интересам и желаниям? Почему я их отдвигаю? Я заложник совершенно невыносимых бытовых дум. Да каких дум! Я уверен, со стороны все это по нелепости сравнимо с размышлениями сороконожки, с какой лапки ей начать ходить. Почему я все время чего-то жду? Это же беспросветная мгла.
Я пролистал календарь до 2172 года. На август там запланировано мое день рождения — 187 лет. Такие огромные страшные числа поначалу внушают космический ужас, но потом обтекают вселенским спокойствием. Конечно, как бы не хотелось мне быть ответственным перед планами из собственного же ежедневника, я не доживу до своего 187-го дня рождения. К 2172 году атомы, образующие мое тело, уже позабудут, что им довелось соседствовать в одном организме, и будут служить иным структурам. Это далекое время, но оно неизбежно и очень быстро настанет. Раз и все! — как щелчок пальцев, особенно для тех, кто прочитает эти строчки в 2172 году.
Я проснулся в два часа ночи. Я мог попробовать уснуть снова: пробуждение было легким и поверхностным. Но я все же встал. Пару часов я меланхолично разбирался с некоторыми не требующими спешки делами, после чего меня начало утягивать чувство истошного голода. В такие моменты я падок на низости. Я не хотел ничего готовить в раннее темное утро и некоторое время путался в мыслях о том, что же предпринять. В конце концов я убедил себя сходить купить что-нибудь в макдоднальдсе. Я шустро оделся, долго искал сумку, потому что не хотел нести картонный пакет в руках. Не нашел, взял какой-то черный пакет и вышел на пустую ночную улицу. Было тепло, машин и людей не было, по дорогам ездили только автобусы. Всех номеров и во все направления. Свободные, пустые, яркие, быстрые. Через две минуты я уже отирался у окна ближайшего макдональдса. Очереди не было, внутри по яркой кухне бегал бледный ночный кассир с обиженным, усталым лицом. Я купил то, за чем приехал, и быстро зашагал прочь. Также резво автобус примчал меня домой. Я притащил пакет на кухню, сел за стол, достал один бургер, съел его и вдруг почувствовал себя так гадко от всего этого утреннего похода, от беготни за фастфудом. Даже не стыд, а печаль. Меня словно завалило камнями по самое горло.
Столько мыслей в голове роится, и все вылетают, как соберешься их напечатать. Смотришь сверху на пальцы на клавиатуре, а в голове уже сквозит темная холодная пустота. Только комки бумаг прокатываются по пыльному полу, да сверху люстра на худой ножке покачивается со скрипом.
Думы слетаются к ночи. Перед сном. Крупные, мясистые думы. Такие тяжелые, что вдавливают тебя в подушку и накрывают сном. Проваливаясь в затухающее мерцание, выхватаешь их по одной, как раскатившиеся грейпфруты: не забыть бы это! и про это не забыть! С утра все равно голова как вытертая кружка. Ни капли.
Начну новую жизнь. Завтра. Нет, сейчас. После обеда. Только посплю. Ну завтра, значит. Побреюсь, постригу ногти на ногах. Так, что дальше? Надо что-то сделать, что явно переломит ход и можно будет сказать, что это новая жизнь. Сделать что-то смелое и неожиданное. Мечта… Мечта! Мечта! Какая есть мечта? Что-нибудь заветное, недостижимое? Ну, быстро-быстро, где мечта?.. Интересно, как часто остальные люди стригут ногти на ногах? Бывают люди с такими беззащитными пальчиками. Почти без ноготков. Так, какая-то пупочка выглядывает. И ее еще стричь? А она растет?
Ненавижу, когда забываю побриться. Это такой неочевидный элемент опрятности. Одеваешься, готов выйти, потом случайно в зеркале замечаешь, что что-то не так. И все рушится внутри. А борода у меня растет, как на домашнем кактусе: клочками и колючками. То есть отмахнуться и выдать за мачизм нельзя. Веет бродяжничеством. Стыдно.
И все же мысли надо ловить по ночам. Терпеливо выждать, пока они набухнут. Потом раз! Хотя многим, скорее, следует рассказывать, что они съели за день, нежели делиться своими гениальными размышлениями.
Писать тяжело. Лениво. Приходится думать неактивной частью мозга. Вот если высказаться на словах, я б такого наговорил. Все тексты кажутся вымученными и жалкими. Кроме ругани, конечно. Вообще я обожаю вербальные хулиганства. Словоблудие для меня — как наркотик. Схожу от него с ума, как старая марафетчица. Это буквально возвращает меня к жизни. Словно идет сильнейший дождь из рыб, а я кручусь, растопырив руки, и они шлепаются на меня: по щекам и в рот хвостами — красота!
В общем я давно мусолю мысль, что нигде не чувствую себя дома. Меня неустанно гложет вопрос, где осесть и где жить. Я хочу квартиру, дом на годы. Я не любитель переездов, они напоминают разорения и похмельное беспамятство. Они изнурительны для меня. Думаю, я в этой жизни ещё один переезд смогу вынести. Не больше. Что меня беспокоит на данном этапе — это поиск дома моей мечты. Дома, которому можно доверять, устроить свое пространство и свить гнездо на долгие-долгие годы.
Мой любимый пример: дом, в котором жил Селинджер, построен 90 лет назад и простоит ещё сто-двести лет. В Москве от того же периода осталось лишь несколько рассыпающихся зданий соломенного конструктивизма, уже памятников архитектуры.
Такой заурядный для развитых стран дом произвел бы культурную сенсацию в Москве. Дело даже не в отвратительности московской застройки, не в серых металлических дверях, не в уродливых оградках. А в том, что если попадаются отдельные хорошие дома и порой милые ухоженные районы, то невозможно отвлечься от мысли, что жить в них сродни пребыванию в резервации, под колпаком. Что там, за углом город кончается и снова превращается в перекореженое мегасело, непригодное для жизни.
Некоторые мои знакомые давно смирились с печальной участью Москвы. Кто-то твердо решил покинуть ее и жить в другом месте. Я пытался фантазировать и подольше сохранять иллюзию города, но, кажется, это бесполезная и болезненная терапия лишь усугубила непременно настигающее разочарование.
В одной беседе я рассказывал про порнозвезду-нимфоманку, которая трахается со всеми подряд с 6 лет. Была однажды такая гостья у Ховарда Стерна (я про него еще напишу отдельно). Говорила, так ей хочется, что в день спит с
Когда я рассказал эту историю, в ответ мне неожиданно начали плакаться: бедненькая, как же жалко. Вся её жизнь, наверное, протест. По-моему, она как бы говорит, вот, смотрите, какие вы все равнодушные, раз допускаете такое. Ну и далее рыдания по обществу, по плохим родителям, а может, внутри какая психологическая травма — в общем, накручивают себя, как бухгалтерша, которой конфеты забыли подарить 8 марта.
— У нее жизнь — протест.
— Против чего?
— Она не в кайф все это делает.
— А зачем? Чтобы с ипотекой расплатиться?
— Может, хочет посмотреть, как низко она может опуститься.
— Почему опуститься?
— Ну, с традиционной точки зрения
— Это какая-то мудацкая точка зрения.
По мне, действительно жалкое зрелище было, когда какие-то женщины написали на листах бумаги все, что они знали о сексе, и вышли с этой скудной премудростью на улицу. В пандан к их откровениям далее прозвучало, что все это противоестественно и вредно: мол, врачи говорят, там органы стираются от таких излишеств (sic!).
— Я где-то видел интервью с врачом. Изнашиваются органы, стираются в кровь
— Что они делали ими? В вентилятор совали?
В итоге была найдена самая беспомощная и удобная разгадка: полная свобода развращает, а табу и запреты придуманы неспроста и необходимы для сдерживания вредных стремлений. Это такое ужасное признание, особенно на фоне вспышек антиэволюционных и бесчеловечных истерик в России. Это задело меня больше всего.
Если считаешь, что лично тебе нужны запреты и табу, можешь ставить желто-зеленую оградку вокруг своего богатого внутреннего мира, а в мой тебе лезть не надо — вот основа свободы. Мы на моей квартире тусуемся, к вам не лезем. Какое вам дело, что мы тут голые и нас 10 мужиков?
Все борцы за нравственность легко забывают о естественных человеческих принципах не врать, не красть, не причинять боль и не убивать, если предоставляется случай разодрать кого-нибудь за то, как он одевается, что ест и с кем спит.
Вот все у нас идет через страдание, и секс только для деторождения (но предпочтительнее непорочные зачатия). Девчонке 19 лет, она веселится, отрывается, зарабатывает — как же жалко. Как жалко, что мы не может жить также.
Вообще счастье других — это величайший заговор.
Жизнь — как рулон туалетной бумаги. Вначале мягкий и бесконечный. Потом все грубее, плотнее; каждый виток, как года, отмытывается всё быстрее предыдущего, пока от картонной кочерыжки не отдирается последний жалкий обрывок.
Кажется, две мои самые обременительные технические неполадки удачно разрешились на этой неделе. Во-первых, у меня отказала очередная зарядка для компьютера. Не рвалась, не горела, подозрительно перестала заряжать и тихо уснула. Причем её я покупал совсем недавно взамен оригинальной, вконец истасканной и изодранной. Пришлось менять ещё раз, хотя и неприятно каждые три месяца по сто евро выкидывать на проводок. Во-вторых, наконец починили кран в ванной. Его недержание воды в течение — стыдно признаться! — четырех лет лечили четыре разных сантехника, но каждый раз, спустя некоторое время после их визита капанье начиналось снова. Теперь кран обзавелся совершенно новыми деталями, и все стало на свои места.
В школьном возрасте видел в какой-то дешевой молодежной газете фотографию бородатого человека в очках, похожего на молодого Макаревича, только веселее и моднее. Больше лоска в нем было. Его обнимали всякие девицы, а внизу была подпись — известный порнорежиссер. С тех пор я сомневаюсь…
Вообще всегда мечтал снять кино. Жанр перманентного экзистенциального кошмара, конечно, самый теребящий, но вначале я был согласен пойти по простому пути и снять черно-белую драму по какой-нибудь античной трагедии. Всё происходило бы на одном месте. Актеры могли быть лишь в простынях. Мы даже в «Детский мир» ходили с другом — меч для кульминационной сцены выбирали. Но они там все маленькие были или надувные. Зритель сразу раскусил бы. Поэтому съёмки отложили. Были и другие идеи, но многие к ним оказались не готовы.
— Не бойся, мы тебя загримируем. Пурпурные тени, рваные колготки, красная помада. Конечно, я один не справлюсь, мне придется нанять костюмера. Но на что не пойдёшь в погоне за фетишем.
Ещё тут узнал, что оказывается предпочтение в сказках тоже многое говорит о личности. Литературное противостояние Андерсена и братьев Гримм сравнивают с парой Толстой-Достоевский. Вот вы за кого?
О ЖЖ. Ужасно не то, что ЖЖ постоянно не работает, а то, что это стало столь обыденным делом и даже страница его статуса всегда беззаботно не замечает проблем. Чувствуешь себя параноиком: почему проблем нет, а все дневники недоступны. Трудности уже стали постоянными, и в некритичные дни не каждый раз страницы грузятся. При этом, кажется, в ЖЖ пока ещё пишут от силы пара тысяч человек. В остальных ордах блогов какое-то нескончаемое клонирование обрывков дешёвых газет, невероятно полезные советы, тесты с ромашками, реклама холодильников и сто тысяч астрологов готовы популярно объяснить, какой же вы на самом деле овен.
О смысле жизни. Я заподозрил, что самое главное моё стремление в жизни, зародившееся в раннем, насколько только возможно упомнить, детстве, — выспаться. Это моё желание, видимо, так невыносимо обидно для всех остальных, что простить мне такую слабость, а тем более позволить её, никто не в силах. Как же я мечтаю проснуться от натуральных причин. Не от грохота, не от света в глаза, не от звонка, не от терзающей обязанности встать и куда-то пойти по делу, не от газонокосилок, не от сигаретного дыма соседей с балкона…
О кошке. Говорят, что кошки ходят бесшумно. Приехавший ко мне в гости экземпляр передвигается так, что паркет скрипит. Я слышу её шаги в ночи, чувствую, как она входит в комнату. Если не знать, что в доме находится кошка, можно пережить богатый эмоциональный опыт: слышишь шаги постороннего вокруг кровати, но не видишь его — саспенс! Одной ночью она захотела посмотреть на себя в зеркало в ванной, запрыгнула на умывальник и поразбивала все мои волшебные бальзамы для лица. Другой ночью я наступил на неё в темноте, потому что она разлеглась на пути. В третий раз, наслаждаясь пребыванием в гостях, она разбросала по полу жёлуди… Вот ещё открытие — жёлуди в квартире! Дом стремительно превращается в дикий заповедник. Кто-то когда-то принёс жёлуди с прогулки и оставил эти скромные дары природы на столике. Так вот кошка устроила мне шпионскую засаду из желудей. Но я вовремя заметил их на полу, так что не упал и не разбился.
О еде. Казалось, чтоб сегодня не выспаться? Но я по странному влечению встал в шесть утра и отправился готовить пасту с тунцом. Конечно, пришла и кошка, но почему-то в этот раз от кусочков тунца отказалась, только устало облизнулась. Видимо, нельзя было ей лосося прежде давать. Я вообще очень строго о ней подумал после подобного пренебрежения.
И напоследок о непостижимом. А. сообщил, что побывал в аду. Сказал, что там есть эклеры.
Если вдруг читаю о событиях прошлых лет, о том, что люди делали, куда ходили, то начинаю вспоминать, где я был в те годы: в 2004, 2006, 2008. И порой не понимаю, где ж я жил, почему всё пропустил, словно в моей истории зажеван большой кусок времени. Простой ответ находится такой: я учился. Если разбираться более пытливо, то окажется, что воспоминания о двухтысячных у меня сводятся к тому, как я ездил в темноте в автобусе. А больше всего времени провёл сидя в хвосте салона тускло освещённого икаруса у чёрного замороженного окна в беспомощной развязке на площаде Индиры Ганди. Какие-то тоскливые воспоминания.
Всё время забываю, как я хочу вести дневниковые записи — с описанием всего случившегося. Вроде того, что у меня снова немного капает из крана в ванной, или про обнаруженную дырку на любимой старой футболке, или о просроченной сметане, найденной в холодильнике, или о соседской собаке этажом выше (или кто у них там так радостно бегает на коготках и всё время что-то роняет), или о… О настоящей жизни, одним словом. А получается, что всё это заслоняется декорациями какого-нибудь рассуждения, повод к которому мог меня случайно задеть много недель и даже месяцев назад, но вызревал до полноценного бунта. (К слову, именно об этом я так давно хотел высказаться.)
Я даже требовал от других описывать яркие моменты: как они отравились сырниками в столовых или как их покусала собака. Но то ли столь потрясающих событий не случалось в их неприметной жизни, то ли они игнорировали мои призывы к реальным переживаниям. И сам я последние дни вёл весьма жеваный образ жизни. Однако теперь мои московские каникулы окончены, и в воскресенье я возвращаюсь в Милан.