В маршрутках появилась новая чумовая угроза: уголовные песенки исполняются всё те же, но теперь на каком-то тюркском языке.

За последние лет восемь асфальт на территории Московского Университета перекладывают раз в третий (а может, и в больший — так не вспомнить). Я так понимаю, движение на подъезде к Физическому факультету или неуёмный траффик на Менделеевской улице стирают дорожное покрытие в пару лет.

У меня тут столько всего произошло за последние дни, что я, наверное, ещё долго буду осмысливать пережитое.

Например, вчера я торжественно вернулся в Москву, проведя до этого три дня и две ночи на границе в кабине машины и перебрав все немыслимые позы. Таможенники сурово досматривали вещи, открывали коробки с книгами с амазона. Долго смотрели, озабочено глядели на обложки, потом позвали старшего: «Эй, посмотри! У них там книги не на нашем языке». Тот вертел их в руках, листал, спрашивал о содержании. На дне коробки нашлась накладная со списком заказа. «Ни хуя себе! — присвистнул старший, изучая счёт. — Книга за 20 евро».

Белорусский банк на пропускном пункте — это жупел. Половину карточек не берут, другую — не читают, расчётный счёт к оплате вообще не принимают. Всё как в тёмные века — нужно везти с собой мешок наличных. Иначе не выпустят. То есть не впустят. Вдобавок банк не занимается пересчётом суммы, и перевести русские рубли в белорусские отправляют в другое окно. Там девочка считает, выписывает новую сумму, и с ней идёшь платить заново. Но надо сказать, что большинство таможенников на оформлении работает достаточно шустро.

В зале таможни на стенде под пластиком висит истлевшая ксерокопия памятки о том, как правильно выбирать полезные и непорченные продукты. Сверху растянуты пугающие рекламные плакаты с настойчивым предложением ускоренного электронного информирования о перевозке. На одном изображён несущийся по ночному городу трамвай со страшным вопросм «А ты успеешь?» На другом — несчастный человек, обхвативший свою голову руками. Плакат сообщает, что бедолага страдает именно от отсутствия у него рекламируемой услуги.

Вырвавшись на волю, в первые километры М1 сходишь с ума от свободы. Хочется просто визжать от радости. Глупые улыбки, несдерживаемый смех — словно какой-то шок.

Жизнь потеряла всякий смысл. Существовать с непрекращающейся аллергией невозможно. Смирившись с постоянными насморком и красными глазами, я не перестаю удивляться, сколько всего может поместиться в одной небольшой голове, так что даже из глазниц выплёскивается. Даже сплю в обнимку с рулоном нежной туалетной бумаги, от которого отрываю кусочки и громко сморкаюсь, вызывая жалость и умиление.

На этой неделе моя извечная московская аллергия дошла до предельных форм. Всё время чихаю, как бомба, глаза красные, башку плющит, я совершенно жалок и истощён. Узнал, что в этом году вдобавок ко всей пылище, оказывается, ещё и берёзы травят москвичей. Как подло с их стороны. Хотя я лично уже никаких цветных облаков не видел. Зато на днях зачихал другу всю машину, так что он не выдержал и принудил меня купить какие-то таблетки. Добравшись до дома, открыл упаковку, а в инструкции написано, принимать с едой. Пришлось не в постели отлёживаться, а готовить на ночь глядя пасту с форелью, чтоб заесть. Хотя помогают они не очень, но вроде лучше становится. Ну и мотивируют постоянно готовить.

Интересно, кто был первым человеком, неуклюже свалявшим фразу «Доброго времени суток»? Хотя, с другой стороны, наверное, важнее было бы заклеймить второго — который подхватил и разнёс её дальше по людям с ослабленным иммунитетом.

Меня возили на дачу. На чужую, конечно. Жарить мясо. Провонял дымом. Деревня. На улице никого. Темнота. Пробежит кот. Кто-то на тонированной десятке проедет. Да и всё. Туалет в огороде. Вода из ведра. Из ковшика. Настоящая сельская жизнь. Ещё в поселении есть железнодорожная станция. Центр местной жизни. Платформа, рынок, палатки с роллтоном и пивом, площадь, покрытая пластами грязи, алкаши висят на перилах, лужи шириной в мою печаль — Николаевская Россия.

Больше месяца посещаю всякие налоговые, банки и таможни. Банки — это, конечно, самое приятное. Любое государственное учреждение — это, в принципе, тюрьма. Возвращаясь с таможни, я всякий раз долго мою глаза, пытаясь смыть всё, что они видели, часами молча сижу в ванне, глядя на ровную гладь воды, потом голый закутываюсь с головой в одеяло и повторяю: «Это не со мной. Это мне привиделось».

Сегодня на таможне. Спрашиваю:

— А где здесь туалет?

Тётка, не глядя в глаза:

— А здесь нельзя. Только для таможни.

— А куда идти?

Продолжает безучастно вещать, как радио:

— На улице только. Здесь нельзя.

Самое трогательное, что по её мановению в сторону улицы открывался вид на уходящие за горизонт машины и фуры на складе временного хранения. Куда предстояло бежать, я не понял. В конце концов мне пришлось проникнуть в самое сердце таможни, спрятанное за двумя дверями с электронными замками. Принцип простой: затаиться до поры и проскочить, придержав дверь за проходящим служащим. Мужское сердце, к слову, спрятано надёжнее женского. Засада страшная. У последнего рубежа я даже призадумался, как возвращаться. Мимо проходящий философ, равнодушный к моим перемещениям, на все мои сомнения ответил:

— Вы без карточки отсюда не выйдете. Но поссать-то, наверное, важнее?

Возразить было нечего.

Все видели на прошлой неделе в блоге у Варламова фотографии Росстата, кажется. А вот в моей местной налоговой даже снять не получится, потому как места не хватает даже на то, чтобы дышать полной грудью, не то что руки поднимать и камерой вертеть. Там тесные и низкие коридоры, обклеенные выцветшими тёмно-розовыми обоями, вдоль одной стеночки стоят в очереди скорбные просители, вдоль другой боком усиленно протискиваются прочие люди. Воздух в этой усыпальнице спёрт и неприятен. Все устало молчат.

В раздумьях о наличии в России бездушной государственной бюрократической машины, отсталой, малополезной, безразличной к человеческой личности, унижающей достоинство и иногда опасной для жизни, я понял недавно одну вещь. Короче, как ни крути, между строк читается описание «Жигулей».

Количество книг, что я до сих пор не прочитал, стремительно увеличивается с каждым мгновением и всё сильнее давит на уязвлённую недоначитанность. Приходится пренебрегать всеми церемониями и безраздумно валить добычу сразу полными собраниями сочинений. Вздумал я намедни оседлать старину Борхеса. Надо сказать, случается, что в мой последовательный, академически выверенный и аккуратно выстроенный список ad legendum, составленный кучу лет тому назад и за это время вконец дискредитировавший себя невозможностью его прочтения нормальным одноголовым человеком, некоторые яркие книжные находки влезают без очереди и сразу бросаются в руки. Борхес оказался именно таким пронырой. На русском языке я нашёл одно свежее собрание сочинений в четырёх томах. Всё бы хорошо, но издательство «Амфора» решило, что к обложке непременно должен приложить руку особо невежественный умелец. И такой, видимо, скоро нашёлся, покорив всех смелой идеей набрать фамилию Борхеса похожими греческими буквами — «дсрхес»!

Я даже забыл (но сначала, конечно, припомнил) вопиющий кретинизм Билли Айдола, позволившего себе когда-то в начале 90-х выпустить альбом с белибердой из греческих букв на обложке, набрав название по-английски, но в греческой раскладке (чисто зоологически это даже понятно). Но то Айдол, а тут Борхес. Невероятнейшая бестолковость. Сначала я люто негодовал и возмущался, потом совершенно обессилел от тяжких переживаний и разочарований. В итоге оказалось, что и собрание это не совсем полное. Так что брать его вовсе не нужно. Но, я всё думаю, ведь кто-то наверняка купит, и будет у кого-то на книжной полке красоваться такая вот ерунда. Позорище!

Пересекал границу на автомобиле я в первый раз. Знаете, как бывает в фильмах: когда какие-нибудь беглецы, переодевшись в женские тряпки, уезжают на автомобиле в другую страну или, спасаясь от нацистов, целая еврейская семья вывозит дедушку в футляре от контрабаса; они подъезжают к перекрытой дороге, какой-нибудь офицер проверяет документы, все напряжены, через минуту он строго оглядывает пассажиров и разрешает проезд; отодвигается деревянный шлагбаум, и все радостно катят по альпийским лугам в сторону новой счастливой жизни. Так вот ни черта подобного в жизни не происходит. На обратной дороге из Италии в Россию между Польшей и Белоруссией мне довелось проторчать 21 час: провести ночь в очереди, добраться до таможни, вернуться обратно, потому что им нужна одна бумажка, которой нет и которую нужно напечатать самому в вольной форме, и снова отстоять очередь. Поляков, кажется, работает меньше, но обслуживают и осматривают они в два-три раза быстрее, поэтому между двумя границами быстро образуется толчея и заторы.

В эти сутки на границе довелось понаблюдать за местными жителями. Короче, Брест — это просто дорога жизни для белорусов. В Польшу люди тащат сигареты и сливают дешёвый бензин, обратно везут всё: от туалетной бумаги и макарон до плинтусов и чайников. Стоят ограничения на ввоз, поэтому белорусские таможенники на контроле взвешивают каждый пакет. Порой на них сыпятся проклятья, случаются ругань и крики. Госслужащие держатся с презренным безразличием и не смотрят в глаза. Совершенно унизительная картина. Люди ездят постоянно, только так и выживают. Всех очень жалко. Вообще проезд по Белоруссии произвел удручающее впечатление: серые тёмные дома, уставшие печальные люди, продавщицы сидят и кручинятся в полутёмных магазинчиках. Ощущение, что попал в конец 80-х. Если в кафе и здороваются, то так, словно на кухне только что кто-то умер.

Оплачиваю карточкой какие-то покупки на заправке. Суровая женщина за кассовым аппаратом вертит её и разглядывает, потом спрашивает:

— Что это за банк?

— Ситибанк.

— Это белорусский банк?

— Нет, американский.

Она разозлилась и прикрикнула:

— Я вас серьёзно спрашиваю.

Пришлось объяснить, что я не менее серьёзен.

До фотоаппарата я пока не добрался, так что вот вам несколько беспорядочных фотографий с айфона. Белорусия, Польша, Италия, Альпы — дорога, одним словом.

Хотел написать, как меня раздражает и выворачивает изнутри, когда люди говорят секс через подчёркнуто мягкую, хиленькую е. От этого веет психологической трамвой и инвалидностью. Как будто в этот момент говорящий взял и описался. И стыдно, и неловко — просто невозможно. Вот. Хотел об этом написать, но сейчас это может показаться странным возмущением и неуместным моим капризом, пусть справедливым, но явно уступающим по остроте выборным страстям.

Я тоже вчера ходил голосовать. Погода стояла такая же, как и на декабрьских выборах. Людей чуть побольше, а на участке всё мрачнее и угрюмее. Музыки нет. Лица серьёзные, напряжённые. Неразобравшиеся читают плакат с данными кандидатов и не могут сдержать выплёскивающегося удовольствия, водя пальчиком по длинному числу дохода Прохорова. У нас ещё были выборы муниципальные. Не знал там никого, много подозрительных самовыдвиженцев — видно, так теперь единороссы маскируются. Ничего не поставил, потом пожалел — надо было, конечно, унести домой. Ну а главный мой выбор, судя по всему, не отличался от большинства моих знакомых и остальных москвичей. Хотя утром по телевизору плакал совсем другой кандидат.

На переход Ленинского проспекта в самом раздольном его месте, где он обрастает разделителем и двумя дублёрами, безжалостный светофорик выделяет 27 секунд. Здоровый двуногий человек, двигаясь рысцой, переходящей в галоп, не пробегает и вторую половину проспекта. Одноногие и непрыткие отсеиваются после первого дублёра. Перевести дух можно переходя рядышком Ломоносовский. Тоже увитый дублёрами, но заметно уже Ленинского, он предлагет пересечь себя почти за целую минуту. Но не стоит радоваться раньше времени. В районе Индиры Ганди на Ломоносовском подсовывают всё те же издевательские 27 секунд. Тренируйтесь на коротких дистанциях.

Конечно, у vimeo ужасная программа, когда дело касается рендера и заливки. Смонтировать там круто можно, но закачать — это как старуху нанять кирпичи носить. Половину уронит, половину не донесёт. Пока всё делается, телефон нельзя переключить на другое приложение, нельзя допустить, чтобы он отдохнул и погас на время — сразу всё прекращается, все бросают работу и разбегаются, а для пущего куража ещё сбрасывается логин и пароль, так что в следующий раз программка делает удивлённые глаза и предлагает представиться, чтобы начать всё заново. Так и приходится сидеть несколько минут и почёсывыать коготком экранчик, чтобы там не расслаблялись и даже не думали засыпать. Ещё жалко, что там шрифты для надписей нельзя выбирать.

Тем не менее после долгих попыток видео у меня закачалось. Собрал виды Садового из маленьких обрывков с места нашего стояния. Смотреть в HD можно на сайте vimeo.

А ещё, пока я спал, мне прислали несколько фотографий с моим лицом. Например, эту с гуглоплюса (я её подрезал немножечко только).