Касу декор делают так: берут дом — дом целиком — и делят его, будто торт, между голодными дизайнерами. По правилам, получив свой клочок жилища, дизайнер вправе сделать с ним все, что вздумается. Тогда творец просит фабрикантов и продавцов выделить ему даром обои, мебель, ванну, лепнину, ткани, паркет, за что он обязуется представить их в своем отвоеванном уголке в самом лучшем виде. Затем другие творцы, менее удачливые или недостаточно знатные, шесть недель гуляют по этому пестрому зданию и восхищаются увиданным.

Дождливый Париж. — Окрестности Лиссабона. — Стратегический запас в Мадридской квартире. — Поляна котов. — Пингвины в джунглях. — Полеты. — Московское метро. — Первый раз в аэроэкспрессе. — Люксембургские коровки. — Снова Париж. — Над швейцарскими Альпами.

Райончик, где мы работаем в Будапеште, славится дешевыми пивнушками и строительными лавками. Тут живут бедные пенсионеры, социальные низы и цыгане. Помимо пивнушек жизнь вьется вокруг сигаретного магазинчика, кебабной и небольшого овощного прилавка. Местный продуктовый выглядит как сельпо. Только остатки старой лепнины и толстая колонна с пышной капителью придают гастроному столичный шарм. Продавщица продает конфеты ферреро роше из-под стола, по запросу. Иначе, говорит, их воруют с прилавка.

Однако предприимчивые дельцы предвкушают в недалеком будущем расцвет района и скупают растущую в цене недвижимость. Это же почти центр: до богатого кафе Ной-Йорк всего пять минут пешком, а рядом недавно открыли метро.

В Римини я сделал одну единственную фотографию — с балкона отеля в день отъезда. Римини — курортный город, поэтому вне сезона выглядит печальным и заброшенным. Вдобавок все дни было промозгло и беспрерывно шел дождь. В Римини едят пьядины —это тонкая лепешка, в которую заворачивают помидоры, сыр, салат, ветчину и вообще любые начинки. Считается, что тут они самые лучшие.

Это я покидаю Римини.

Париж прекрасен. По улицам гуляют пестрые, экзотические толпы, собравшиеся сюда со всего света. Эта богатая смесь человечества меня наркотически одурманивает и вдохновляет. Мигранты и беженцы — это не беда и не бич Западной Европы, как любят у нас злорадно ликовать в слепом угаре, а один из последовательных вызовов современного развитого общества. И те страны, которые справляются и адаптируются под этот вызов — а проходить через это и выискивать решение так или иначе придется всем-всем-всем, — остаются прогрессивными обществами. Тут же я отмечу, что в саду Тюильри полно красоток.

В Париже я подсел на устриц. Осторожно попробовал две штучки в первый раз, а к концу поездки уже заказывал по две дюжины. Я ел их каждый день. Когда я покинул Париж, то первый обед без устриц прошел грустно. Потом я пробовал устриц в Гааге, но у них оказался неприятный морской привкус. Парижские официанты очень медленные. К тому моменту, когда они раздадут меню, примут заказ, разложат приборы, принесут напитки и подадут, наконец, хотя бы хлеб, может пройти до сорока голодных минут. В моих глазах это придало веса популярной версии происхождения слова бистро.

В Париже я потерял свой телефон. Я был так занят в те дни, что горечь потери захлестнула меня лишь по возвращении в Москву. Скорее всего, он выпал у меня из кармана брюк в такси, хотя таксист не сознался. Кстати, таксисты в Париже очень странные — ленивые, безынициативные и включают счетчик, когда ты им только позвонил и заказал машину.