Думал, как это некоторые совершенно не понимают юмор Монти Пайтона или, например, Вуди Аллена. Хотел рассказать, с каким удовольствием я почитываю иногда его фельетоны из «Getting Even», «Without Feathers» и прочих сборников, а тут раз — Вуди то ли педофил, то ли просто человек, неспособный ужиться даже с родными. Даже сказать нечего, какое-то разочарование.

Но вернемся к моей жизни.

В конце прошлой недели ко мне в Милан прилетала fiancée. Поэтому даже несмотря на непрекращающийся дождь, выходные выдались насыщенными событиями, что день, казалось, шел за три. Мы гуляли по городу, катались на трамвае, побывали почти во всех моих любимых заведениях, а в субботу я наконец вытащил всю нашу компанию в один из лучших ресторанов — «Salernitano», где все, как я и обещал, оказались без ума от рыбных блюд.

Наши полурабочие дни в Милане посторонним кажутся дольче витой. «Я так устал, — охает М***, растягиваясь на огромном кожаном диване Chesterfield в четвертом за день баре. — Будьте добры, еще одно кофе!»

Кстати, про рабочие дни. Давно хотел пожаловаться. Я здесь вовлечен в три с половиной дела, об одном из которых постоянно забываю. Но как тут ведут дела, я не понимаю. Из пяти человек в среднем один оказывается толковым и на что-то способным. И я говорю не о рядовых служащих, а о владельцах и предпринимателях. Вот один заинтересованный в серьезном ведении дел пишет письма неделю. Смотрите, говорит, я вам это и вот это могу предложить. Ладно, отвечаю, если ты хочешь какой-то позитивный отклик, напиши мне подробно на почту все свои предложения, я ознакомлюсь и в ближайшие дни смогу ответить. «Subito!» — говорит, провожая меня до двери, — мол, сию же минуту. Вечером, конечно же, письма нет. Через два дня звонит, говорит: «Да-да, сейчас дописываю, вот-вот отправлю». Короче, через неделю что-то нелепое прислал. Уже и сроки прошли, и вместо него нашлись другие, чуть более шустрые не только в офисе, но и на деле.

Другие, например, ждали меня с декабря. Им просто не терпелось встретиться со мной после того, как мы обсудили перспективы одного предприятия и я дал им из Москвы достаточно надежды предполагать успех и неплохие барыши. Встреча долго откладывалась, но я надеялся, что мои намечающиеся партнеры — серьезные люди и используют это время для подготовки к хорошим, серьезным переговорам. Во всяком случае я поступил именно так, занявшись сбором информации и беглым анализом предстоящей деятельности. Что вы думаете? Месячные сборы обернулись какой-то кухонной трескотней. Я нервничал, боясь оказаться простаком и обнаружить себя в свете множества дыр и пробелов, но те абсолютно поразили меня своей незадачливостью. Словно они не дела пришли делать, а пару дней назад только сбились в стайку и еще не до конца понимают, к чему обязывает такая кооперация. У них не было с собой ничего, кроме идей и рассказов. Мне показывали крошечные фотографии, скачанные с сайтов. Почти на половину моих достаточно простых и базовых вопросов ответом был поиск в интернете прямо при мне под лепетание «Это надо посмотреть». Я почти не услышал чисел. Если бы я был более занятым человеком, я был бы сильно раздосадован на них за потраченное время, но хорошо, что все происходило за ужином. Конечно же, я оставил им e-mail, чтобы они написали мне что-то дельное и хотя бы показали, на что они способны. Надо ли говорить, что почти три недели спустя от них нет никаких вестей. Как в тумане пропали.

Еще меня на прошедшей недели вытащили в кинотеатр, второй раз за последние десять с лишним лет. Я не люблю кинотеатры: там неприятно громкий звук, много народу, нельзя делать паузы и проматывать назад и к тому же обязательно кто-то шумит и весь зал непременно глухо гыкает при любом сомнительно смешливом моменте. Цель у нас была пойти в кинотеатр, не важно на что. Нам выпало посмотреть в кинотеатре «Arcobaleno» фильм «Still life» с Эдди Марсаном, игравшем в «Рэе Доноване». Прекрасно снятый, но скучный, тянучий и, конечно, предсказуемый. Самое живое и интересное в фильме — бродяги-пьянчужки. Правда, сидевшая рядом со мной дама вздрогнула, распереживалась и схватилась за сердце, когда главного героя сбил автобус (нужно было быть совершенным простофилей, чтобы не понять с первых минут, что он должен умереть, и я только этого и ждал, связуя гибель с концом фильма). Выходил на воздух из темного зала с нетерпением.

Про соседей-кретинов сверху родилось интересное предположение, что это они гробы двигают и вылезают на ночь, гремя крышками. Могу поклясться, что однажды я слышал, как они заколачивают гвозди.

И еще немножко миланских фотографий.

В субботу с утра отправились за продуктами. Надо было взять домой воды и немного мяса для рагу. Но супермаркеты сводят с ума, и на месте оказалось, что нам необходимо купить гораздо больше, чем нам казалось. Эти мысли, видимо, одолевают и остальных покупателей, оттого по выходным дням в магазинах всегда безумные столпотворения.

Домой мы поехали с двумя огромными коробками и несколькими пакетами. Ну я уже рассказывал прежде, как безудержно я покупаю продукты.

Вечером того же дня я впервые побывал в итальянской больнице. Мы поехали в ближайший госпиталь навестить знакомого в кардиологическом отделении. Огромная больница похожа на небольшой городок, а ее отделения соединены туманными аллеями. Ощущения как от санатория.

В отличие от русских больниц, чтобы войти в итальянский госпиталь, не нужно проходить контроль, получать разрешение на визит у бабки за стеклом и предъявлять паспорт сомнительным стражам турникетов с мятыми лицами и в одежде на два размера больше. Мы срезали путь через парк, обогнули больничную кухню, прошли мимо местного бара и направились по пустым длинным коридорам в нужное отделение.

Спустя десять минут я уже был знаком с кучей пациентов, меня схватили за руки и повели показывать палаты.

— Ты ни разу не был в итальянской больнице? Пойдем я тебе все покажу.

Мы зашли в палату. В палате стояло три огромных койки, на стене висела большая плазменная панель. Пациент с крайней койки обрадовался неожиданному визиту и предложил прилечь на одну из кроватей и поиграть с пультом управления.

— Ты ни разу не был в итальянской больнице? О, тут замечательно. Можно шутить с медсестрами.

Из палаты был второй выход, он вел на широкую террасу, которая соединяла все палаты, словно палуба огромного лайнера.

— А сюда можно выйти покурить.

Я вернулся обратно в палату и отметил, что в такой палате в России лежало бы человек шесть-восемь.

— Всего лишь? — обрадовался любитель пошутить с медсестрами. — Ты знаешь, не все больницы в Италии такие. Например, в Неаполе ты должен приносить простыни с собой. Знаешь, почему? Потому что прежде они сами их и стырыли.

В больнице есть wi-fi, пациенты вне часов посещения общаются с родственниками по скайпу. Еду пациенты заказывают так: приходит медсестра и спрашивает их, что они хотели бы отведать сегодня на ужин. Можно заказать блюда на несколько дней вперед. После она отправляет меню каждого пациента на кухню, где еда готовится по их предпочтениям.

Это был короткий визит, но я остался совершенно ошеломлен госпиталем.

В воскресенье стоял плотнейший туман, поэтому день прошел целиком дома. Я снова делал лазанью. Правда, в этот раз маленькую.

Несколько дней назад ехал в автобусе до Университета. На одной остановке водитель, как обычно, в нетерпении побыстрее откатать маршрут, прищемил дверьми пожилую женщину — пополам, как таракана, — и резко поехал дальше. Ничего особенного. Конечно, все стали монотонно возмущаться и кнопочки давить. Но один из пассажиров не выдержал этих стандартных процедур и с криком: «Останови автобус, хуила!» — побежал бить водителя. Расстроенный пассажир не смог прорваться в застекленную кабину, но женщина тем не менее была освобождена, и тогда он с гордостью вернулся на свое место. После этой трогательной развязки я пробовал представить схожий случай в Италии или еще где. Наблюдая подобное всю мою жизнь, я, видимо, уже безнадежно черств, поскольку мыслил немного цинично: я считал в уме, какой судебный иск прижатая могла бы закатать там городскому транспорту.

В автобусе небольшой старичок сидит у окна и читает газету, сложенную в несколько раз. Дочитав, он разворачивает ее, чтобы перевернуть. Газета оказывается невероятно огромной. Он пытается справиться с ней, задевает кудряшки впереди сидящей тетушки, щекочет краями пассажирку сбоку. На него шипят со всех сторон: «Мушшшина!» Он с жалостью обводит пассажиров глазами, продолжает переворачивать, но терпит поражение — и газета накрывает его, соседку справа и даже чуть-чуть недовольных тетушек спереди. Все неподвижно сидят под разворотом огромной газеты. Пробка.

Шесть утра. За окном очередное серое летнее утро. Все вокруг равномерно серое. Даже белая простынь видится серой. И воздух тоже светло-серый. Тихо, шуршит дворник, пищат мелкие птицы, где-то далеко орет ворона и гавкает собака — сельская идиллия. Туго гудят первые шальные автобусы, которые в такую рань носятся без препятствий и иногда без остановок. Я сижу на кухне и от тоски ем бутерброд с сыром. Я не успел уснуть ночью и незаметно влился в новый день.

Вчера в два часа ночи меня разбудил жаркий запах горячих блинов. Это самая приятная причина пробуждения за последние дни, пусть и некстати. Ну ещё было весело, когда два кота орали под окном. К слову, прочитал, чем выше торчит хвост у кошки, тем прекраснее ее жизнь и ничто ее не подавляет. У гостящей у меня уже седьмой месяц кошки хвост так стоит, что кажется, это она доминирует и подавляет всех вокруг.

Около семи утра приехал большой серый камаз с грязным серым прицепом. Это по столице развозят первые арбузы.

Кажется, рано или поздно почти все начинают худеть, стремятся сбросить лишний вес, тренируются, потеют, едят по специальным диетам, борются за фигуру. Хм, подумал я, может, быть худым — очень здорово. А когда я услышал, как люди начинают все больше восхищаться фигурой Мика Джаггера, то просто расцвел от уверенности в себе. Это самая удобная фигура, и ее легче всего поддерживать без лишних мучений. Для меня же было испытанием пытаться набрать вес, чтобы, например, купить крутые брюки, которые были мне чуть великоваты. Результат оказалось тяжко поддерживать, так что проще вышло ушить штаны у портного.

В семь тридцать серый цвет сменяется светло-бежевым. Это прорывается солнце. Даже видно сквозь дыры голубое небо. Но солнце не справляется, и снова тянется серый день.

На автобусной остановке возле моего дома целыми днями напролет сидит старенький пьяница с лицом Роберта Митчума. Много лет уже сидит. Когда не слишком пьян — тянется к общению. Во времена, когда я ездил в Университет, он и со мной успел поговорить. Что-то про японских шпионов рассказывал и жаловался, как район застроили. После этого я старался не подходить близко к остановке и ждал автобус в сторонке.

Я выхожу из дома только под таблетками. От аллергии. Иначе в Москве мне уже невозможно. Поэтому выходить на улицу без особой нужды не стоит. У нас ещё по всему району роют метро. Хорошо так роют, с грязью, с шумом, с пылью, с треском, с грохотом, с дребезжанием, с грузовиками, облеплеными грязью. Все засрано вокруг и поблизости. Аж глаза щипит. Короче, забыл таблетки сегодня. Еле до дома добрался, весь в слезах, отплевывался потом.

Уехать бы к папуасам.

Всю ночь прошлялись. Стемнело, зашли в одно заведение. Вышли из второго — светает. После чего меня так одолело расстройство от русской суровости и недружелюбности, что я заявил, никто не пойдет довольный спать домой, пока я не повстречаю человека, который улыбнется мне в ответ. Заодно я решил, что поеду домой на метро. Я заметил, что если ехать на своей машине, то до Университета и Раменок ночью откуда хочешь доезжаешь за 10 минут, а если брать такси, то почему-то за полчаса. К этому моменту я был возмущен почти всем, но не переставал улыбаться. К утру поднялся ветер, мы оказались в самом центре, кругом шастали какие-то беспризорницы в мешковатых одеждах и стоптанных сапогах. Потом я разглядел в них свезенную, видимо, для какого-то военного выступления массовку. Короче, мне улыбнулись только в метро, когда я, отчаявшись окончательно, поехал домой с Охотного ряда. Ночь пролетела быстро.

(по мотивам содержательных бесед в общественном транспорте)

Год 2007-2008. Зима. Темно. Потому что зимой всегда темно. Забитый автобус. Потому что автобусы всегда забиты. Потому что они не ходят, а медленно тащатся сквозь сугробы, словно раненые моржи. На заднем ряду приподнятых сидений громко негодует какой-то сварливый мужичок в старых очках и сваленной шапке, закрученный шарфом на всё лицо — оттуда только мокрый бледно-розовый рот открывается.

— А мы… А мы! Мы и подумать не могли. — кричит он, захлебываясь. Находит своим шальным взглядом меня и продолжает. — А эти! А эти-то… Вот дашь им денег — продадут страну. Дай им тысячу долларов — продадут.

— За тысячу не продадут, — печально замечает пассажир слева.

— Ну больше дай! — орёт пассажир, не сбиваясь. — Продадут! Дай им поесть, барахло, музыку эту, компьютеры — продадут!

Дальше была моя остановка. Я сошёл. Но впредь этот голос постоянно звучал в моей голове: «Дай им хорошую работу — продадут! Дай им качественные дороги, современную медицину, лучшее образование — продадут же! Дай им транспорт по секундам, дай им независимые суды, дай им свободу слова, обеспечь им безопасность — продадут тотчас! Ничего не оставят. Всё продадут!»

После полуторамесячного отсутствия в России неудержимо пробиваются чувство ностальгии и тяга к родным местам. Особенно если ваш компьютер сломан и вы не следите за новостями. Но эти душевные порывы мигом сдувает взгляд первого местного стража в рукаве аэропорта. Особенно во Внукове. Надо сказать, несмотря на близость к дому, меня всё же несколько тревожит мысль, что этот аэропорт станет моим постоянным окном в Европу.

В самолёте одна дама чихнула «апчхи!» Буквально так, догматически, по-литературному. На деле ведь никто так не в состоянии чихнуть: люди фыркают, пухают, с визгом йиихают. А дама предельно аккуратно и чётко артикулировано сделала «апчхи!» Умница.

Ну а в Москве всё как обычно.

36º и влажность. Это всё равно что оказаться под чьей-то вспотевшей подмышкой.

В Милане почти нечем заняться в свободное время. На выходных меня приглашали посетить вечеринку одного местного гей-сообщества, но мы со знакомыми решили поехать в Швейцарию. В Локарно. На озеро. С короткой остановкой в Беллинцоне: пройтись по старому городу, съесть мороженое, посмотреть замки.

Беллинцона вся вымерла. Это уже даже не вестерн, а постапокалиптическая фантастика. Локарно недавно пережил ежегодный кинофестиваль; на главной площади ещё остались неразобранные конструкции и проекторские кабинки. Здесь тоже тихо и пусто, работают полтора кафе, а остатки людей стянулись ближе к воде.

Все эти скованные горами озёра: Комо, Лугано, Маджоре — настоящие теплицы. В жару над ними скапливаются испарения, образуя своего рода мутноватые купола. Это отчётливо видно, если забраться повыше в горы. Находясь внутри этого тумана постоянно задумываешься, а не помутнело ли уже и у тебя в голове.

А пока я всё это писал, к нам наконец пришла гроза. Сверкала молниями издалека, и все иссушенные жильцы, несмотря на поздний час, выползли на свои балконы, почувствовав поднявшийся ветер. Радостные, ещё лишь предвкушая свежесть, гремели бокалами и не сдерживали смеха от возбуждения. Правда, на утро от ночной грозы остались лишь воспоминания.

До сих пор не могу смириться: это что, теперь больше никогда не будет семнадцатидюймовых макбуков? Что там видно вообще в пятнадцати? И только подумал, что теперь свой беречь надо как раритет, так тут же стал немного заедать трекпад. Надо срочно перестать ронять его и начать сдувать пылинки, как в первые дни после покупки.

А тем временем на другом конце света.

Я думал, банкротство WindJet станет небольшим интимным разочарованием для нескольких сотен человек, регулярно летающих в Милан через Бергамо. Ну, может, ещё для группы случайных туристов. А новость, наоборот, оказалась столь важной и так много людей попало на билеты. Короче, пришлось мне из-за всех этих безобразий лететь несколько дней спустя намеченного срока и из Внукова. Мда, Внуково… Ориентация преимущественно на внутренние рейсы во многом определяет уровень сервиса и общий дух аэропорта. Вдобавок я летел Трансаэро. А там тоже, знаете, не любят улыбаться по пустякам.

По огромным телеэкранам в Мальпенсе показывают новости: везде — Pussy riot. И вдоль этих телевизоров втекает в Италию поток свежих русских туристов.

В середине августа в Милане можно снимать дуэли из вестернов. Это когда в конце пустой улицы в самый разгар дня появляется силуэт человек, дует ветерок, шелестят объявления «Вернёмся в сентябре» на решётках магазинов и жестяных заслонах, а на другом конце улицы появляется второй человек. Только эти двое не стреляются, а удивлённо пялятся друг на друга, как неведомые существа. Это август!

Жара стоит жуткая. У нас в квартире кондиционер и два вентилятора тужатся изо всех сил, но не спасают. Несколько дней назад я даже пошёл в открытый муниципальный бассейн, засунув своё «я купаюсь только в море» куда подальше.

А ещё вблизи нашего района промышляют проститутки. Мы иногда по вечерам проезжаем мимо на машине и пересчитываем их. Некоторые уже знакомые, стоят на одних и тех же местах месяцами. Порой попадаются новые. Тоска.

Я решил не баловать часто постами. Лучше накопить историй и вывалить сразу на всех, чтоб сидели и лица протирали. Хотел напоследок вам девок поснимать, да как-то не вышло. Трансвеститы стали лезть позировать, а пока настраивал камеру в тиши переулка, две девицы чуть не утащили меня с собой на диско! диско!

Напоследок — потому что случилось моё возвращение, которого я опасался. И всё время думал, вдруг что произойдёт и можно будет остаться. Последним утром заправил постель, собрал вещи и совсем поник. Такая тяжесть невыносимая на грудь навалилась. Сильнее даже, чем в первый раз. Ехал в такси, смотрел в окно, запоминал глазами всё вокруг, ловил знакомые места. В аэропорту сразу наткнулся на человека с недовольным лицом, в шлёпанцах и с истёртым пакетом «Майонез „Кальве“» в руках. Охренеть! что же тогда на чартерах творится? Короче, совсем печально стало.

Я умею летать, я просто гениальный пассажир эконом-класса. Я закрываю глаза ещё до взлёта, потом пару раз вежливо отказываюсь сквозь сон от еды, смеюсь внутри, услышав где-то неподалеку мурлыканье стюардесы: «Чикен из камин!» (жутко страшно на самом деле, если дать волю воображению), снова проваливаюсь в бессознательное состояние под хрумканье салона, просыпаюсь оттого, что самолёт тряхнуло, а за окном замельтешили сосенки и елочки — прилетели! Девять с половиной часов уместились в десять минут.

Есть такие тётки: метр шестьдесят два, фигура плотная и стабильная на всём протяжении, одеты в униформу из тёмно-синей или серой юбки и белой блузочки, голова выстрижена сзади отвесно, а сверху такая подушка кудрявая из крашеных волос, стойка твёрдая, лицо непробиваемое, взгляд отсутствует или недовольный, помада траурно-малинового цвета — они все такие, были такими и в моём детстве. Все одинаково говорят: по форме вежливо, но звучат как последнее предупреждение перед стрельбой. Они не настоящие, они механические. Такими не рождаются. Их собирали где-то под Свердловском, и до сих пор остался большой запас, так что их вводят в строй по мере надобности. Раньше они сидели в каждой сберкассе, поэтому я до сих пор боюсь платить за квартиру. Их используют на простой государственной службе — обычно там, где мало желают общаться с населением. А некоторые работают и в аэропортах. Что может быть более отрезвляющим после заграницы.

Ах, я совсем ничего не написал про еду. Слушайте: рано утром купил в Бангкоке божественный сэндвич с тунцом. Нет, не так: сэндвич с божественным тунцом. Цену даже называть не буду — божество раздаётся почти даром. Ещё прихватил три бутылочки со свежевыжатым клубничным соком. Как-то я обходил традиционные ягоды стороной прежде, а тут решил попробовать. Две успел выпить, третью с улыбкой отобрали на досмотре. Если б мне так улыбались, я б для каждого носил по бутылочке. Говорю сотруднице, мол, сок отпадный, вы уж не выбрасывайте, смотрите, он ещё закрыт, я лично вам его от всей души вручаю, выпейте после работы.

Вот. Теперь сижу дома в Москве, ничего не понимаю, грызу что под руку попадётся, накачал себе комедий с Монро, смотрю «Как выйти замуж за миллионера» — ну там сразу ясно, всё у девчонок будет в порядке.

На фотографиях сегодня был Бангкок вечером, ночью и последним утром. И хотя мне пришлось его покинуть, на будущее я сохранил тайские баты и в этот раз.

Поразительно: некоторые люди совсем не моют руки после туалета.

Я хотел бы быть бангкокской домохозяйкой: ходить по супермаркетам и шоппинг-центрам, выбирать подушки для спальни, лампы, стулья, подбирать утку на ужин, рыться в свежих фруктах, покупать ещё горячие булки и нести потом пушистую кучу пакетов под неоновыми огнями небоскрёбов и рекламных экранов площадью в сотню квадратных метров.

Сегодня на свой поздний завтрак (он же первый и единственный) я захотел чего-нибудь совсем необременительного и чтоб не идти далеко, и чтоб не в ресторан совсем, и не на улице. Зашёл в японскую бургерную, соблазнился большим красивым бургером с креветочной котлетой. Он почти мне улыбался с рекламного плаката. Это круто, когда в бургер суют капусту и всякие водоросли, и наверное эта булка была бы очень вкусная, если б её не разогрели до дьявольской температуры. Теперь я еложу языком по выжженому рту и попутно думаю, что ещё пару дней и у меня начнётся тошнота от одного вида креветок.

Со мной заигрывают все, даже портье. Последний мне напоминает какого-то знакомого киногероя или, может, образ из сериала. Мучаюсь, не могу вспомнить. Приятный малый, я даже решил извлечь немного выгоды. Так, вечером он подрядился отнести мои вещи в прачечную соседнего отеля, где ему их стирают раза в три дешевле гостиничных расценок. В общем я доверился ему полностью и остался без штанов.

Ну а в начале было фото с семьдесят какая-разница после этого какого этажа самой высокой гостиницы с неожиданно унылыми номерами. Был в гостях.

Я решил, что к сожалению, вероятно, пожалуй и возможно — слова-паразиты. Вводные-разводные. Поэтому постоянно думаю, не пора ли мне начать изъяснятся матом. Но понимаю, что мир не переродился ещё и проблюется от моей откровенности, как молодое человеческое существо, если попробует не пюре какое-нибудь протёртое, а стейк из мраморной говядины с острым соусом. Так что как бы не вышла боком моя смелая филологическая позиция.

Вы не поверите, но я опять оказался в Паттайе. Не поймите неправильно. Просто приехал на несколько дней встретиться с приятелем, который здесь отдыхает. Заодно устроил себе небольшой пляжный отдых.

Летом сюда, видимо, только русские и прут. Я всю жизнь по миру езжу инкогнито. Все гадают, швед я или датчанин, британец или француз, никто не раскусывает. А тут зашёл в фудкорт поесть и слышу голос ко мне обращается на русском: «А где вы рыбу брали?» Блин, я чуть не расплакался. Главное, как меня вычислили? У меня ж вообще нет ни чёрно-синих шорт Reebok, ни футболки СССР, чтобы из толпы не выделяться. Тут все, будто только с поезда сошли. Так и ходят в купейном. Мне даже стыдно порой: вышел на улицу в миланских шмотках, новых мокасинах, рубашку ещё отгладили мне, а навстречу — человек в шлёпанцах, с волосатым пузом и снятой футболкой, намотанной на правую часть туловища. Блеять! — как подсказывает айфончик.

О еде. Вчере мне с утра подали острый суп. Я с первой ложки уже загнулся. Даже внутрь не влилось, а горло уже всё — закупорилось. Хриплю, задыхаюсь, а суп-то ещё в ложке. Это только паром достало. Для приличия поклевал, отпил немножко, потом чувствую, уже плазма из глаз потекла. Ну, думаю, нахер! Креветки выловил за хвосты, съел их, а миску оставил.

Ещё, кажется, все трансвеститы Таиланда следили за моим блогом и ждали, когда я приеду, чтобы наконец поймать меня всей толпой и выразить бескрайнюю лобовь. Пока уворачиваюсь, но могут и того…

На фото — пляж острова Ко Лан, на который я приперся сегодня утром плавать, а там — отлив.