Вчера не попали с fiancée в театр по льготным билетам, поэтому пошли вместо этого гулять по Москве. Доехали до Садового, откуда решили прокатиться на троллейбусе Б по кольцу — на майских праздниках по пустым дорогам это такое неожиданное развлечение из детства. На остановке к нам привязалась городская сумасшедшая. Она кружила вокруг и очень робко ворчала, что мы мешаем ей ходить, потом предложила нам обглоданную виноградную веточку со словами «Какой вкусный виноград! Не желаете?» Мы сели в троллейбус, сумасшедшая залезла за нами. Она бегала по салону, пересаживаясь с место на место, а потом попыталась утащить с задней площадки табличку с номером маршрута.

Мы проехали кольцо почти полностью, но тролейбус уезжал в парк, поэтому мы вышли в районе Патриарших прудов. К этому времени стало очень холодно, почти морозно. Мы бодро дошагали по переулкам до Пушкинской и поехали домой.

Иногда тянет написать «хуево все», но не хочется показаться пессимистом или невежливым человеком. Надо ведь сначала поздороваться, спросить, как дела, потом незаметно так вставить «да ну, хуево все». Я про этикет почти что все знаю: как говорить, как одеваться, какой вилкой моржа есть, а какой под ногтями чистить.

По Москве появилось огромное количество рекламных щитов от ЛДПР. Даже на тихих улочках, где раньше висели какие-то замшелые муниципальные плакаты с золотыми медалистами района, появились большие синие пятна с желтыми буквами.

Посмотрел, что на картах Яндекса Крым входит в состав России, а на картах Гугла — нет. Но Яндекс, правда, такое только в русской версии сделал. В украинской и турецких версиях Крым принадлежит Украине. Гугл же держится вне национальных предпочтений. А Косово, кстати, за прошедшие годы Яндекс так и не выделил в отдельную республику. Ну и достаточно про Украину. Должен сказать, я сильно устал от эмоциональной напряженности в людях вокруг. Кажется, сейчас волна нездоровой патриотической экзальтации сходит на нет. Все успокаиваются, возвращаются к реальности. И, как сообщают, в русских посольствах и консульствах по всему миру хуй на граждан России кладут ровно так же, как и прежде.

В начале недели у меня случилась история с ремонтными рабочими. Рано утром в понедельник меня попросили последить за ремонтом на квартире у родственников. Там должны были устанавливать двери, и мне следовало пробыть там часа четыре и закрыть за рабочими дверь. Я взял с собой книжку, но читать не выходило из-за того, что у меня болели глаза от слишком яркого солнца. Укрыться от него было почти невозможно. Тогда я нашел на кухне один темный угол и сел туда слушать радио, прикрыв глаза.

Часа три-четыре кипела работа, потом я заметил краем глаза, что строители перестали мелькать в коридоре, давно не проходили за инструментами и материалами. Я вышел в коридор и увидел, что двери установлены и закрыты, в квартире тишина, инструменты и вещи лежат у двери, а вокруг ни души. Я вышел на площадку посмотреть, не курят ли они. Но на лестнице никого не было. Я спустился на один пролет вниз и осмотрел двор: машина, на которой рабочие приехали, стояла под окнами, так что, видимо, никто никуда не уехал. Я вернулся в квартиру и стал думать, куда они делись. Я сел обратно и решил подождать. Прошло полчаса, никто не возвращался. Я подошел к дверям: они были установлены и глухо прикрыты с картоном по периметру дверей. Через стеклянные вставки и через прорези под ручки я разглядел комнаты: в них были свалены коробки и нагромождена сдвинутая мебель, но не было видно ни одного живого человека.

Я позвонил родственникам, рассказал, что четыре часа работы прошли, двери установлены, но рабочие пропали. Они стали звонить им, их телефон не отвечал. Все стали нервничать. Прошло еще минут двадцать, они снова стали позванивать рабочим — тишина. Сумеречная зона какая-то. Я не понимал, почему я торчу полдня в пустой квартире, шел шестой час, как я сидел в грязной, заваленной строительным мусором квартире, дышал краской и пылью. У меня разболелась голова, а по телефону меня пытались успокоить:

— Ну, подожди, может, они руку отрезали и побежали в поликлинику.

Прошло два часа, рабочим звонили уже все. Я думал плюнуть на все, уйти, закрыть квартиру. Что за издевательство! — они взяли и ушли куда-то, ничего не сказав, а я жду их третий час. Уговорами и посулами по телефону меня смогли удержать еще минут на сорок, но потом я твердо решил, что ухожу. В этот момент раздался шорох и явно приятный стон. Затрещала дверь и из одной комнаты, выламывая картонные вставки, выбрели заспанные рабочие. Оказалось, они заперлись изнутри, словно их нет, и уснули себе за коробками — ну не пиздец ли? Проспав почти три часа, они, не глядя на меня, пошли курить. Я им говорю: «Вас все ищут, а вы пропали». Они отвечают: «Ниче-ниче, еще 10 минут — и все будет готово».

Проработали они еще часа полтора. В итоге я проторчал почти там больше девяти часов, до самого вечера. Видимо, я надышался там всякой дрянью, потом у меня болела два дня голова, мне казалось, что меня преследует тяжелый запах краски. А от пыли пробудилась моя аллергия. Всю неделю потом отходил от этого приключения.

Самый серьезный вопрос, изводивший меня на этой неделе: как чихнуть с леденцом во рту?

Два предыдущих дня вышли тяжелыми и утомительными, я почти не спал. Вчера я прилетел в Москву. В Мальпенсе на паспортном контроле у человека случился сердечный приступ. Он упал прямо возле будки. Карабинеры пытались его спасти, пока не подоспели врачи. Это было жуткое, леденящее зрелище. Мой рейс задержали из-за непогоды в Москве, но мы нагнали в воздухе. По прибытии оказалось, что у меня перестала работать мегафоновская сим-карта, и водитель такси не мог до меня дозвониться. Пассажир, сидевший рядом со мной в самолете, любезно предложил позвонить с его телефона. Ощущения от возвращения странные. Одно то, что по радио до сих пор поет Олег Газманов, меня серьезно подавило.

Пойдем погуляем, там снег и дождь и слякоть кругом. В городе много людей. Чувствуется что-то праздничное, но не особо радостное. Усталое, скорее. Тихо и темно. Как на поминках.

Я решил чаще совершать прогулки. И непременно брать с собой фотоаппарат.

Сегодня я заглянул в гости к Васе. Он живет в центре, у самого кольца, но об этом начисто забываешь, потому что прямо напротив — вокзал. Жить возле вокзала — это сродни проклятью. Кругом слякоть по колено и куча странных персонажей: подозрительные пропитые старухи ходят туда-сюда, крупные приезжие женщины в обтягивающих лосинах и ослепительных цветов куртках тащат баулы через лужи, клянчащие мелочь алкоголики подпирают водосточные трубы у продуктового. Пробежишь мимо к себе в жилище, а потом смотри на это из окна. У тех, кто живет в таком соседстве, куча жутких историй про ночную привокзальную жизнь. Вообще как будто не Москва.

В принципе, почти все Замоскворечье стремновато. Даже новые деловые центры пугают идеальной сюрреалистической пустотой.

Мы прошлись по набережной вдоль канала, порыскали в переулках, пересекли по Клементьевскому все Замоскворечье и дальше дворами вышли к Якиманке. Кругом темнота, елки издевательски сияют. Лужи — бескрайние. Самая ужасная — у посольства Омана. Мне особо запомнилась. Потом Вася угостил меня старой рыбой, и я поехал домой, несоразмерно устав.

Дома я подумал: возможно, не стоит совершать такие прогулки слишком часто.

Несколько дней назад ехал в автобусе до Университета. На одной остановке водитель, как обычно, в нетерпении побыстрее откатать маршрут, прищемил дверьми пожилую женщину — пополам, как таракана, — и резко поехал дальше. Ничего особенного. Конечно, все стали монотонно возмущаться и кнопочки давить. Но один из пассажиров не выдержал этих стандартных процедур и с криком: «Останови автобус, хуила!» — побежал бить водителя. Расстроенный пассажир не смог прорваться в застекленную кабину, но женщина тем не менее была освобождена, и тогда он с гордостью вернулся на свое место. После этой трогательной развязки я пробовал представить схожий случай в Италии или еще где. Наблюдая подобное всю мою жизнь, я, видимо, уже безнадежно черств, поскольку мыслил немного цинично: я считал в уме, какой судебный иск прижатая могла бы закатать там городскому транспорту.

В автобусе небольшой старичок сидит у окна и читает газету, сложенную в несколько раз. Дочитав, он разворачивает ее, чтобы перевернуть. Газета оказывается невероятно огромной. Он пытается справиться с ней, задевает кудряшки впереди сидящей тетушки, щекочет краями пассажирку сбоку. На него шипят со всех сторон: «Мушшшина!» Он с жалостью обводит пассажиров глазами, продолжает переворачивать, но терпит поражение — и газета накрывает его, соседку справа и даже чуть-чуть недовольных тетушек спереди. Все неподвижно сидят под разворотом огромной газеты. Пробка.

Газонокосильщики — это новый бич Москвы. Их запускают в самые неожиданные места, куда ни разу не ступала нога нормального человека. Там они заводят свои ужасные механизмы и, как послушные манкурты, ходят кругами, выбривая залысины на траве. Они трещат за помойками, в оврагах у дорог, втиснувшись между заборами и гаражами. Десятками и сотнями газонокосильщики выходят стричь траву вдоль железных дорог. Они залезают даже в пыльные лужайки под развязками МКАДа. Я не знаю, сколько тысяч газонокосильщиков брошено в Москве на эту бесполезнейшую работу, но размах покоса такой, словно больше заняться в городе нечем, все дела решены и теперь остается лишь победить вездесущую траву, косить которую, к слову, можно бесконечно.

Шесть утра. За окном очередное серое летнее утро. Все вокруг равномерно серое. Даже белая простынь видится серой. И воздух тоже светло-серый. Тихо, шуршит дворник, пищат мелкие птицы, где-то далеко орет ворона и гавкает собака — сельская идиллия. Туго гудят первые шальные автобусы, которые в такую рань носятся без препятствий и иногда без остановок. Я сижу на кухне и от тоски ем бутерброд с сыром. Я не успел уснуть ночью и незаметно влился в новый день.

Вчера в два часа ночи меня разбудил жаркий запах горячих блинов. Это самая приятная причина пробуждения за последние дни, пусть и некстати. Ну ещё было весело, когда два кота орали под окном. К слову, прочитал, чем выше торчит хвост у кошки, тем прекраснее ее жизнь и ничто ее не подавляет. У гостящей у меня уже седьмой месяц кошки хвост так стоит, что кажется, это она доминирует и подавляет всех вокруг.

Около семи утра приехал большой серый камаз с грязным серым прицепом. Это по столице развозят первые арбузы.

Кажется, рано или поздно почти все начинают худеть, стремятся сбросить лишний вес, тренируются, потеют, едят по специальным диетам, борются за фигуру. Хм, подумал я, может, быть худым — очень здорово. А когда я услышал, как люди начинают все больше восхищаться фигурой Мика Джаггера, то просто расцвел от уверенности в себе. Это самая удобная фигура, и ее легче всего поддерживать без лишних мучений. Для меня же было испытанием пытаться набрать вес, чтобы, например, купить крутые брюки, которые были мне чуть великоваты. Результат оказалось тяжко поддерживать, так что проще вышло ушить штаны у портного.

В семь тридцать серый цвет сменяется светло-бежевым. Это прорывается солнце. Даже видно сквозь дыры голубое небо. Но солнце не справляется, и снова тянется серый день.

На автобусной остановке возле моего дома целыми днями напролет сидит старенький пьяница с лицом Роберта Митчума. Много лет уже сидит. Когда не слишком пьян — тянется к общению. Во времена, когда я ездил в Университет, он и со мной успел поговорить. Что-то про японских шпионов рассказывал и жаловался, как район застроили. После этого я старался не подходить близко к остановке и ждал автобус в сторонке.

Я выхожу из дома только под таблетками. От аллергии. Иначе в Москве мне уже невозможно. Поэтому выходить на улицу без особой нужды не стоит. У нас ещё по всему району роют метро. Хорошо так роют, с грязью, с шумом, с пылью, с треском, с грохотом, с дребезжанием, с грузовиками, облеплеными грязью. Все засрано вокруг и поблизости. Аж глаза щипит. Короче, забыл таблетки сегодня. Еле до дома добрался, весь в слезах, отплевывался потом.

Уехать бы к папуасам.

Несколько фотографий с небольшой прогулки перед сном. Надоело ездить в Парк Культуры. Университет ближе, и воздух там слаще. Территорию усердно вычистили, колонны покрасили, траву покосили даже в самых неожиданных местах, асфальт, как водится, переложили — очень аккуратный застой там наблюдается.

Никогда не обращал внимание на потолок главного входа в Главное Здание.