В начале февраля снег выпал в Москве, потом снег выпал в Европе, в том числе и в Париже. Рейсы задерживались, отменялись. Парижский аэропорт был полностью деморализован выпавшим снегом. Служащие на аэродроме завороженно смотрели в снег не шелохнувшись. В самом аэропорту тоже было пусто и неподвижно. Чтобы не унывать, службы решили в столь тяжелое время работать через один контрольный пункт, и посмотреть, насколько длинную очередь трансферных пассажиров им удастся собрать таким способом. За этим наблюдало штук шесть беспризорных служащих. Вероятно, они также были удручены нежданным снегопадом и работать для них в таких условиях оказалось бы неподъемным бременем.

В Шарле де Голле прозрачные трапы из зеленого стекла. Пассажиры движутся в них, как реактивы по трубкам. Трапы пересекаются: поток вверх — поток вниз.

Из-за отмены рейсов бизнес-лаунжи были забиты. Ожидающие, как хищные птицы, следили за свободными табуретами и в нетерпении торжественно захватывали едва остывшие места.

Мой рейс отложили всего на пару часов. Я смог улететь в тот же день, это было удачей. Парижское трудолюбие напомнило о себе еще раз уже по прилете, когда оказалось, что за четыре часа между рейсами эти кретины не удосужились донести мой чемодан до самолета. Не прилетели чемоданы и паре поляков, но они перенесли эту потерю бодро и со смехом. Заполнив бланки в отделе утерь, они ушли, и я остался в темной и холодной Валенсии в одном костюме и пальто.

Из-за выставки все отели в Валенсии были раскуплены, и мне снова пришлось снимать квартиру. Квартира была не просто холодная, а ледяная. Отопления, как обычно, нет, из оконных щелей дует, и у меня нет никаких вещей. Первую ночь я спал под тремя одеялами, но все равно промерз насквозь и простудился. Оскорбленный потерей багажа, я был совершенно подавлен и обессилен, что помогло недугу свалить меня. В последующую ночь я перебрался спать на кухню, устроив себе лежбище прямо под трескучим кондиционером — единственным источником теплого воздуха.

Валенсия мне понравилась в прошлый раз, но теперь у меня совершенно не было желания любоваться ей. Я, потупив взор, ходил на выставку (там же заряжал телефон), есть и домой. Потом ждал новостей о багаже.

В Валенсии нельзя просто взять и сесть в такси. Все по строгой очереди. У железнодорожного вокзала лезу я в машину, а таксист меня выгоняет, мол, иди в первое такси. Я отвечаю ему, что нет там никого, — пустая машина стоит. Так вот же не поленился, побежал проверять. Обнаружив, что действительно пустая, побежал на вокзал искать водителя. Две минуты рыскал, не нашел, и только тогда согласился везти меня.

Из Валенсии я поехал в Барселону на поезде — первый раз в Испании. Вагоны здесь меньше, теснее и неудобнее итальянских. Вдобавок пассажиры моего вагона оказались достаточно невоспитанным стадом. Всю дорогу они галдели, не замолкая, кричали через вагон, ходили по вагонам туда-сюда, пересаживались. Едешь, как с обезьянами. Нет, с обезьянами, пожалуй, было бы спокойнее.

В Барселоне я приятно отоспался в теплом гостиничном номере. Поскольку я менял адреса проживания, то чемоданчик летел вслед за мной, как письмо Бориса Житкова. В Барселоне он, наконец, нагнал меня.

Коголен — небольшой городок в пяти минутах езды от Сен-Тропе. Я уже описывал, сколько всего произошло в эту поездку.

По дороге из Ниццы водитель рассказывал свежие местные сплетни. До нашего приезда прилетал к ним Леонардо ди Каприо. Снял шикарное поместье в Сен-Тропе, устроил вечеринку, девок навез уйму. Тачки крутые, дорогущие понаехали. Сам ди Каприо прилетел на вертолете прямо на бал. Пошумел денек — и свалил. И снова стало тихо и пусто — теперь до следующего лета, взгрустнул водитель.

Легенда гласит, что при императоре Нероне римляне отрубили апостолу Трофиму голову, тело его положили в лодку, дали в спутники собаку с петухом и отправили в плаванье — такие суровые и необычные нравы царили в первом веке нашей эры. Непонятно, чем развлекались в пути собака с петухом, но лодка в конце концов приплыла к тому месту, где сейчас расположен городок Сен-Тропе.

Собственно ни Сен-Тропе, ни Коголен толком посмотреть не пришлось. Все дни мы провели в сельской местности, в поместье посреди засохших виноградников.

— С устрицами такое дело: они хороши, пока не съешь одну лишнюю. Потом все кончено.

В этот раз мне в Париже не понравилось. Он запомнился мне темным городом — на улицы мы выходили либо рано утром, либо поздно вечером. Около трех часов в день приходилось проводить в пробках. По Парижу ездить неприятно. Можно, например, уткнуться в уборщиков мусора на узкой улице и толкаться за ними от дома к дому. Причем мусорщики могут встретиться в любое время дня и создать пробку на пустом месте.

Пробки и работа так изматывали, что еда не доставляла никакого удовольствия и поглощалась бездумно как бесцветная, безвкусная масса, необходимая для организма.

В предпоследнюю ночь в нашем небольшой гостинице случилась пожарная тревога. Сирены очень противные, тут даже при глубоком сне просыпаешься и хочешь уйти от нее подальше. Я неторопливо оделся и побрел вниз по лестнице. К моему удивлению, никто из постояльцев не покидал своих номеров. На первом этаже ночной портье лихорадочно нажимал кнопки и возился с проводами в щитке, пытаясь отключить сирену. Тревога была ложной. Мне как первому спустившемуся досталась роль благого вестника, и я великодушно отправлял спать всех встреченных по пути обратно наверх жильцов.

Дождливый Париж. — Окрестности Лиссабона. — Стратегический запас в Мадридской квартире. — Поляна котов. — Пингвины в джунглях. — Полеты. — Московское метро. — Первый раз в аэроэкспрессе. — Люксембургские коровки. — Снова Париж. — Над швейцарскими Альпами.

Париж прекрасен. По улицам гуляют пестрые, экзотические толпы, собравшиеся сюда со всего света. Эта богатая смесь человечества меня наркотически одурманивает и вдохновляет. Мигранты и беженцы — это не беда и не бич Западной Европы, как любят у нас злорадно ликовать в слепом угаре, а один из последовательных вызовов современного развитого общества. И те страны, которые справляются и адаптируются под этот вызов — а проходить через это и выискивать решение так или иначе придется всем-всем-всем, — остаются прогрессивными обществами. Тут же я отмечу, что в саду Тюильри полно красоток.

В Париже я подсел на устриц. Осторожно попробовал две штучки в первый раз, а к концу поездки уже заказывал по две дюжины. Я ел их каждый день. Когда я покинул Париж, то первый обед без устриц прошел грустно. Потом я пробовал устриц в Гааге, но у них оказался неприятный морской привкус. Парижские официанты очень медленные. К тому моменту, когда они раздадут меню, примут заказ, разложат приборы, принесут напитки и подадут, наконец, хотя бы хлеб, может пройти до сорока голодных минут. В моих глазах это придало веса популярной версии происхождения слова бистро.

В Париже я потерял свой телефон. Я был так занят в те дни, что горечь потери захлестнула меня лишь по возвращении в Москву. Скорее всего, он выпал у меня из кармана брюк в такси, хотя таксист не сознался. Кстати, таксисты в Париже очень странные — ленивые, безынициативные и включают счетчик, когда ты им только позвонил и заказал машину.

Есть у меня папочка со всеми обложками французского журнала для современных мужчин «Lui».
Журнал начал выходить во Франции в 1963 г., а потом обзавёлся версиями и в других странах. Желания современных мужчин от стране к стране, как правило, не очень сильно меняются.

Если сравнивать всё с тем же «Плэйбоем» европейский журнал выдержаннее, эстетичнее и отчасти строже (ввиду меньших средств, по всей видимости). Здесь нет широкого размаха, но всё очень элегантно. По обрывочнам сканам внутренних страниц, которые мне выпало проглядеть, можно сказать, что свёрстаны они достаточно аккуратно.

На первых полосах поначалу мелькают то Бардо, то Биркин, то Денёв, а то вдруг Фонда неожиданно. Кстати, я прочитал, что журнал особо славился своим киноведческим разделом. Если приглядется к заголовкам, то довольно часто все полуголые девицы приглашают нас обсудить фильмы, последние кинофестивали, актёров и режиссёров.

Обложки «Lui» сочные и манящие. Тут только фото, никаких иллюстраций. Иногда встречаются коллажи и прочие подобные визуальные ухищрения.

Вообще глаз от всех этих чудес не оторвать.

Где-то до 1980-х очень классные работы. Потом всё больше упрощения, примитивная геометрия беспроигрышных частей тела, одинаковые позы и взгляды моделей и актрис — обложки приобретают современный нам облик. Правда, в настоящее время «Lui» — это уже совсем иной журнал. В середине 90-х, после смены редакции, издатели перешли к порнографии, и для Него началась уже другая история.