На прошлой неделе прилетел в Москву из Италии и, выйдя из аэропорта, сразу понял, что заболею. Думаю, меня сдал иммунитет. За полтора месяца я провел три выставки в трех разных странах и еще участвовал в инвентаризации склада. Организм решил отключиться и спокойно переболеть несколько дней.

Еще летом начал читать в полетах Пелевина. Как я не открыл его раньше? Это настоящий литературный кейф. Похожее одурманивающее удовольствие я получал прежде за чтением Хармса и Пруста. Читать стараюсь по порядку. До последней книги дойду еще не скоро. Пока все еще дочитываю «Жизнь насекомых». Дело в том, что я одновременно читаю десяток книг и перехожу от одной к другой по желанию. Например, сейчас я еще читаю третий том «Швейка» Гашека, сочинения Марка Твена, Аверченко.

За последний полет в Барселону прочитал «Мефистофеля» Клауса Манна. Это история актера Хофгена, чье честолюбие затягивает его в сотрудничество с нацистским режимом. Первые две главы меня не растолкали, я терялся и не вникал в происходящее. Но потом ритм истории выровнялся, и я совершенно не смог оторваться от книги. До чего ж уже исторический на Западе роман оказывается острым и откровенным для русского читателя.

Из нехудожественной литературы прочитал «Кризис средневековой Руси» Феннела и «Революцию Гайдара» Коха и Авена. Вторая книга, конечно, на порядок интереснее. Это сборник бесед с государственными деятелями 90-х гг., вспоминающих первые годы после распада СССР и переход к рыночной экономике. Мне это время кажется безгранично интересным и самым важным за всю тяжкую историю России, поскольку это один из столь немногих рывков к свободному современному обществу. В этих разговорах открывается множество мелких, но значительных политических и экономических деталей, совершенно утраченных или не понятых широким кругом, отчего 1990-е превратились в загадочное время и подвергаются незаслуженным обвинениям.

В последних полетах читал дневники Пушкина и Блока. Записи у них не сильно занимательные. У Пушкина заметок вообще кот наплакал — и все про балы. У Блока вышло два тома. Первая часть меня не тронула совершенно, — там скучно описывалась богема. Мне не терпелось перейти сразу к записям за революционный 1917 год. Я никогда не перескакиваю и читаю подряд, но тут сделал исключение. Как назло, записи 1917 года заканчиваются началом октября и потом продолжаются уже зимой 1918 года. Короче, не утолил его дневник моего жадного интереса. Не знаю, буду ли дочитывать. Жизни там мало показано.

Прежде я полагал, что среди авиакомпаний существуют лоу-косты, у которых можно купить недорогие билеты, но зато дополнительно надо по-крупному оплачивать багаж и перевес и покупать еду и напитки в полете, и солидные компании, у которых все это входит в обычный сервис. Но не тут-то было.

Вот возьмем альянс Sky Team. Вы, вероятно, решите, будто от всех компаний этой группы стоит ждать схожего обслуживания. Однако оказалось, что на рейсах Чешских авиалиниях напитки и еда платные. А в AirEuropa и даже самом KLM багаж не включается в стоимость билета, — то есть сверх полутысячи евро за эконом нужно дополнительно оплатить еще и сдаваемый чемодан. Все это — мои неприятные открытия за последнюю неделю.

Но вот и отрадная находка. В аэропорту Порту повстречались самые дружелюбные туалетные кабинки. Нигде более я пока не видел подставки под сумку. Обычно хорошо, если хотя бы крючок есть.

В субботу я перелетел из Португалии в Мадрид. В лобби отеля все время торчат несколько арабов в белых хитонах. Они худые, продолговатые и кажутся грустными и беспомощными. Их послушные крупнотелые жены в черных одеяниях выглядят сгустком силы и решительности.

В отеле паршивый wi-fi, до меня сигнал не достает. Мой номер в конце коридора, поэтому хотя бы никто не шаркает под дверью. Вчера сверху шумели, двигали мебель и стучали каблуками. Сегодня повесили объявление, что воду хлорируют и ей нельзя пользоваться с 11 до 17 часов. Паршивится на душе от такого.

Вчера случайно посмотрел футбол. Какая же скучная игра! И как только люди регулярно, весь год эту херню смотрят. А ведь вчера это было мякоткой четырех лет. Бр-р-р.

Дочитал в полетах «Дневник» Нагибина. При том, что мастерство писателя у него не отнять, и слог бесконечно вдохновляет, и наблюдения остры и резки, и жизнь вырисовывается правдивая, его личность, последовательно открываясь, вызывала у меня некоторое гадливое отторжение. После историй о том, как писатель хотел раздавить зайца или разбивал уткам головы об лодку, я видел в нем затаенного психопата. Вдобавок он, как и все его ровесники, пораженный советской стерилизованной моралью, сдавлен ей до противоречивого злобного глумления над телесными радостями, которых вроде и хочется, но нельзя, ибо гнусно. В чем он с горечью признается, но поделать ничего с собой не может.

Но как литература — это изумительно.

The most difficult job in an agency is Chief Executive Officer. He (or she) must be a good leader of frightened people. He must have financial acumen, administrative skill, thrust, and the courage to fire non-performers. He must be a good salesman, because he is responsible for bringing in new clients. He must be resilient in adversity. Above all, he must have the physical stamina to work 12 hours a day, dine out several times a week, and spend half his time in airplanes.

David Ogilvy. Ogilvy on Advertising.

Вот оно слово — stamina! Конечно, Огилви пишет про рекламное агенство, но его слова наверно подойдут к любому бизнесу.

Читал как-то туристическую книжку «Тропами Подмосковья». Советская еще книжка. Там встречались подборки: по лермонтовским местам, по ленинским местам тоже есть. Так вот если изучать ленинские места, получается, что Ленин был сразу везде и всегда.

Я никогда не жалел, что вымыл волосы.

А сегодня даже обрадовался, что помыл их вчера — раньше задуманного, ведь сегодня отключили горячую воду, а я об этом успел подзабыть, так что хрип в кране умывальника вышел сюрпризом. Сегодня вместо теплой ванны я устраивал представления, как Гудини: заходил под недоумение квартирной публики в холодный душ и выходил оттуда без вреда и лишнего писка.

Жаркие деньки с помпой завершили летний сезон, обрушив на Москву предосеннюю грозу. Вечером на улице уже заметно прохладно, а на тротуарах скапливаются опавшие желтые листья — еще не усохшие, как в рыжем октябре, но отзеленевшие.

Читал «Невский проспект» Гоголя и письма и очерки Чехова «Из Сибири». Очень мне привлекательно такое путешествие. Во времена Чехова самым непредсказуемым и опасным на долгом пути через весь материк оказывалась природа: то ветер и снег с метелью, то ливни и реки разливаются. Усугубляемая бестолковостью чиновничества она, помимо прочего, преображалась в бездорожье. В свете этих напастей мне понравилось, как Чехов ловко подменил две избитые русские беды дураки и дороги на чиновничество и холода (хотя прагматическая истина все же где-то посреди).

Удивительно, но никаких проблем с воровством и нападениями на путников в ту пору не было. А самым страшным инцидентом, случившимся с писателем в дороге, оказалось столкновение его тарантаса с почтовыми экипажами.

Я бы тоже проехался так по России до океана, неспешно посещая города и любуясь сибирской природой. Конечно, в таком виде затея окажется непредвиденно затратной. Вот сам Чехов сокрушался и укорял себя, что просчитывается и переплачивает на пустом месте. Вдобавок, если бездорожье хоть как-то подправлено железнодорожным сообщением, то вот безопасность в пути сейчас, наверное, под серьезным вопросом.

Вчера делал лазанью. С бешамелем. Бешамель был самым сложным ингредиентом. Наверное, больше я его делать не буду. С моим отвращением к молоку варить этот соус — занятие тяжкое. Получился он к тому же густым и плохо впитался в рагу, отчего вся лазанья приобрела молочный привкус.

Кузина очень глубоко прониклась романтикой электричек и непрерывно теребит взрослых «Когда же мы снова поедем на электричке?» Я пообещал, что мы обязательно покатаемся на неделе, и сегодня повез ее на станцию Кунцево исполнять обещанное. Мы прокатились до Белорусского вокзала. Это всего около десяти минут пути, но дальше ехать неудобно и, в общем, некуда. От вокзала мы прошлись проулками и дворами до Большой Садовой, откуда поехали на троллейбусах обратно к Университету, потому что становилось очень жарко.

Вечером мы соревновались в искусстве скороговорения скороговорки «На дворе трава…», замеряя наши попытки секундомером. Наломали много дров. Мой лучший безошибочный результат составил 2,83 секунды.

Увлекся чтением старых дневников, особенно описывающих Москву. Это меня после Суворина потянуло. За последнее время я прочел дневники Булгакова, Хармса, начал почитывать Чуковского (у него очень уж много), а сегодня наткнулся в ЖЖ на дневник москвича 1940-х гг. Дневник не интимный, а скорее повседневный. Автор, по опубликованным пока записям, серьезно увлечен культурным досугом и то и дело посещает кино, театры и выставки. Читать заметки о Москве 75-летней давности достаточно занимательно. К тому же автор блога, обнаруживший рукопись, усеял расшифровку текста тогдашними фотографиями описываемых мест.

С жадностью проглотил «Мертвых душ». Перечитал их, наверное, в четвертый раз. Прежде я не обращал внимания на описания ритуалов дачи взяток и прочих чиновничьих лукавств. Я будто упускал эти строки — вероятно, по непониманию.

Я задумался: читая и разбирая произведение в школе, дети, скорее, замечают гротескные, комические выпуклости персонажей: скупец, нахал, неотеса. Но им еще, как правило, недостает опыта, чтобы в полной мере оценить детали выписанных характеров. Я сам не догадывался, что есть неприятного и отрицательного во многих действующих лицах. Согласие с их обличением проходило лишь по настойчивости учителей. Вероятно, по этой же причине раннее знакомство с гоголевскими персонажами не препятствует многим юным читателям вырастать в подобных же.

По «Мертвым душам» я писал выпускное сочинение в школе. Оно, наверняка, было корявое и пошлое, поэтому высокой оценки не снискало. Хотя я всегда получал в школе за сочинения 4 / 3. Так у нас повелось, что оценки были всегда одинаковые. Я получал назад тетрадь, в которой не было никаких помарок или заметок и всегда стояла та же оценка — что бы там ни было написано. Я пробовал писать сам, пробовал ради эксперимента списывать подчистую готовое сочинение — все одно. Наша учительница ставила оценку по первому впечатлению и потом неотступно придерживалась ее в течение двух лет.

Я, конечно, толком не умел писать сочинения. Они неожиданно обрушились на нас в школе. Никогда их не писали, никто не учил, что это и как делается, да только в один день задали их писать и все тут. Долгое время мне казалось, что это одно из самых бесполезных занятий, результат которого предсказуем, но необъясним.

У моей кузины каникулы после окончания первого класса. Теперь мы проводим дни вместе и читаем интересные книжки. На прошлой неделе она зачитывалась кровавой бретонской легендой «Собака мертвой головы». Потом мы слушали африканские сказки в исполнении Плятта и читали стихотворение «О том, как папа застрелил мне хорька». Взрослые говорят «Какая жуть!», а мы радуемся.

А еще мы мечтали, как пойдем в поход. Я засовывал ее в спальный мешок, надевал на нее большой рюкзак и показывал складные ложку и вилку. После я зачитывал вслух отрывки из путеводителей и справочников туристов сорокалетней давности. Советы там были: как выжить в тайге, как сплавляться по рекам, как поддерживать здоровую психологическую атмосферу в турпоходе. Очень понравилось, что «по пути следования надеяться на дичь, грибы, ягоды нельзя». Я прочел три книги по выживанию в лесу, и понял, что лучше всего неопытную группу обвязывать веревкой. Правда, когда я дошел до описания возможных несчастных случаев и укусов насекомых, мне расхотелось идти в поход.

Пока наконец не пошли дажщщщи и не стало чуть легче дышать, я всю неделю помирал от аллергии. Болели глаза, нос, все время хотелось уснуть-отключиться. Выглядел я примерно так.

Walton Ford. Jack on his deathbed.

В ночь на 9 мая приснилось, будто я и Роберт Дауни джуниор сидим на деревянных скамейках в переполненном зале ожидания какой-то станции. Помимо прочего сказанного, забытого мной, он восхвалял «Vertigo» Хичкока, особенно сцену на пикнике у обсерватории. На следующий день я пересмотрел фильм и к разочарованию обнаружил, что такой сцены там нет.

Вы, кстати, читали «Алые паруса»? Я всегда знал сюжет, но чутье заботливо отталкивало меня от историй про розовое и принцев. Недавно я где-то подслушал о писательском даре Грина, и мне стало неуютно, что я его никогда не читал. На этой неделе я взялся за повесть, но смог вынести лишь одну главу. Я дважды подступал к тексту. Мне казалось, я принужден глотать сухие куски картона. По-моему, меня даже начало тошнить. Я плюнул на эти «паруса», но объективности ради попробовал прочитать еще один маленький рассказик. Он меня окончательно раздавил: рассказ оказался даже гаже повести. Я поставил книжку обратно на полку с мыслью, что Грин — это самый кривоязыкий автор, который мне попадался.

Вчера не отрываясь отсмотрел документальный мини-сериал «The Jinx» о мультимиллионере Роберте Дерсте. В 1982 г. у него странным образом пропала жена. Он дал кучу разных противоречивых показаний, оказавшихся потом ложными, но расследование не дало никаких результатов. Потом он подозревался в том, что застрелил свою знакомую, которая могла знать о том, что случилось с женой, но дело тоже никуда не пошло. После этого он скрывался от прессы в Техасе, выдавая себя за немую женщину. Но вскоре его арестовали за убийство соседа, которого он разрезал пилой на несколько частей, сложил в мусорные мешки и выбросил в Мексиканский залив. Суд присяжных оправдал его, а распиливание тела на куски признали самообороной. Попутно с хроникой и воспроизведением всех этих событий ныне старичок Роберт Дерст дает интервью и рассказывает о своей жизни. Прокуроры и полицейские в фильме сетуют, что они не смогли найти никаких доказательств его вины. Леденящий момент сериала, когда в конце интервью Роберт идет в туалет и, забыв, что микрофон на нем все еще включен, разговаривает сам с собой и признается, что он убил всех этих людей. Фильм показали этой весной, после чего Дерсту предъявили новые обвинения. Спал я после этого сериала непросто.

Два случайных примера адаптации оформления книжных обложек. В одном случае дизайнер подошел к работе серьезно: использовал тот же шрифт Futura, что и Дженни Григг в оригинальном дизайне, сохранил сетку. В результате получилась сравнительно достойная обложка.

В другом случае работа была выполнена халтурно, будто в простом текстовом редакторе: грузное, набранное прописными буквами без разрядки название, бездумный выбор гарнитуры, неверное оформление цитаты. Даже если семейство шрифтов Neutraface не поддерживает кириллицу, та же гротескная Futura могла бы подойти и тут.

Прошлой ночью взялся читать дневник Суворина и не мог оторваться до пяти утра. Этой ночью закончил. Меня увлекли сперва сплетни про любовниц видных деятелей и всякие подобные штучки. Однако быстро заметно увеличилось число записей о правительстве и внутренней политике. Его заметки о политической и общественной жизни даже бессмысленно цитировать: там почти каждый эпизод — проекция текущего времени. И неумная самодержавная власть, и «грабители и воры» в правительстве, и придворные аферисты, и хапуги великие князья (покупают, например, старый корабль за 8 миллионов, а списывают из казны 10). Бурное предреволюционное брожение и всеобщее презрение к власти и чиновничеству со стороны и рабочих, и студенчества, и интеллигенции, и либерального дворянства.

Необразованный читатель тут может обнаружить особый путь России, ибо всегда так было и ничего не меняется. Но более грамотный и рассудительный найдет лишь подтверждение тому факту, что общественное развитие у нас отстает лет на 100–150, застряв на переходе к демократическим институтам буржуазного государства. Оттого и вертимся с теми же измученными декорациями и приевшимися лицедеями.