Агент ФБР пытается идти по следу опасного преступника, которому дали прозвище «Зубная Фея». Чтобы поиски были более эффективны, детектив вступает в контакт с Ганнибалом Лектером, заключённым в тюремную психиатрическую клинику, с тем чтобы тот помог ему проникнуть во внутренний мир убийцы. Ну и так далее.

В главной роли (кто бы вы думали?)

Вот. Простите.
А кино понравилось. Скоро вывалю список просмотренного в январе и там про него ещё напишу.

На Патриарших катаются под Элвиса Пресли на коньках. Но я как раз поел пирогов. Мне было тепло внутри и несколько холодно снаружи, чтобы отправиться на лёд. Приятель же мой полез, правда, без коньков. Скатился по горке и чуть и не подцепил занозу у деревянного бортика.

Ещё из потрясений последней недели — это когда в маршрутке играл Кай Метов. В тот же день я чуть было не замёрз в Хамовниках, отправившись в одно место по ошибочному адресу.

Перечитываю «Преступление и наказание». Только теперь больше обращаю внимание на разные вторичные детали. Помните, там в самом начале приходит Раскольникову письмо от матери, где она среди новостей сообщает о женихе его сестры и скорой их поездке в столицу. Петр Петрович Лужин, жених, приехавший раньше, навещает студента и застаёт его в бреду после убийства вдовы. Полагая сначала, что Раскольников не знает, кто он такой, Лужин вспоминает письмо:

— Я предполагал и рассчитывал, — замямлил он, — что письмо, пущенное уже с лишком десять дней, даже чуть ли не две недели…

Отправленое 10-14 дней назад письмо получено Раскольниковым перед убийством, да ещё и не сразу его принесла служанка. Прибавив к дню убийства пять дней больного бреда, получается, 6 дней назад. То есть дошло оно менее чем за неделю. А живут мать с сестрой в глубокой провинции: «в телеге, рогожею крытой, <…> девяносто верст» до железной дороги, а оттуда до Петербурга ещё «верст тысячу».

Менее чем за неделю. Всякий раз, когда я сокрушаюсь безобразной инфраструктурой в современной России, то часто бросаю замечание, что у нас скорости XIX в. Теперь понимаю, что я, пожалуй, был слишком поверхностен в своих оценках. XIX в. нас уделывает только так.

Недавно приснился мне мой ребёнок. Да, вот так. Свежий младенец мужского пола. Причём он оказался настолько одарённым, что начал разговаривать и поучать всех, когда его ещё только в одеяло закутывали. Красивый, лысый, короткий — на руке помещается, но толковый. Я быстро смирился с продолжением рода, даже немножко был рад, что так сразу и говорящий. А про себя терзался мыслью, что ребёнок просто так не появляется. Мы не в Библии, тут женщина нужна. После я ходил с завёрнутым младенцем по прекрасным кафетериям и искал знакомых людей. Наконец, в одном тихом заведении нас ждали. Размытыми цветными пятнами нас окружили какие-то люди и принялись восторгаться, протягивая свои руки чтобы прикоснуться и приобнять. Там же оказалась и мать. Какая-то незнакомая девушка, простая, тихая, самая обыкновенная. «Нет, — подумал я, — ты нам в матери не годишься». И проснулся.

Сегодня варил спагетти. Впервые в новом году. Но как-то без удовольствия. Мне всё больше кажется, есть, что сам приготовил, — это несколько неправильно. Ещё у меня тортик куплен, поэтому я сейчас скушаю его и успокоюсь.

Сломались мои любимые уши. Пару дней назад одно ухо отвалилось, я его погладил и в шкаф положил. А сегодня сам ободок треснул пополам. Такое огорчение.

Я вот зачем-то послушал на «Эхо Москвы» интервью с Рогозиным о ПРО. Ведь чувствовал внутри, что не стоит: ведь несерьёзно, наверняка, только расстроюсь до переживаний. Даже когда не мне хамят, я внутренне начинаю страдать и, как барышня, бледнею и ручкой так сзади табурет подыскиваю, чтоб не рухнуть неприлично на пол в обморок. Уровень диалога был задан первой фразой: «Вам чё вообще надо от меня?» Дальше был разговор терпеливого учителя с троечником-хулиганом, который, помимо прочего, рассказывал, как наверняка победить в драке в подворотне (бить по глазам, если что). А после фразы «американцы ведут себя не по-пацански» мне стало совсем не по себе. Я даже побежал чая налить. Потом было описание полного термоядерного конца, когда в живых останётся лишь отважный несгибаемый командир подлодки, в последний момент дотянувшийся до кнопки и запустивший ракеты по другому полушарию. И это всё, если мы не… Жуть, короче. Так стыдно.

После «Тарзана» и особо покорившей меня афиши к нему, которая оказалась выполнена на порядок прекраснее и искуснее самого фильма, я некоторое время увлечённо перебирал и разглядывал афиши к порнофильмам 70-х гг. Некоторые из них — просто шедевры и идеальные образцы для воспитания вкуса. На фоне скудости сюжетов в плакатах к современным нам кинокартинам они смотрятся как примеры неразменного профессионализма и качественного труда оформителя.

Ранние афиши и рекламы 50-х и 60-х гг. брали свои сюжеты всё из того же сочного и кипучего мира pulp fiction и долгое время следовали определённым цеховым привычкам, определившим стилистику работ тех лет. Всё изменилось в 1970-е гг. От начала сексуальной революции и выхода порнографии из относительного подполья к массовому зрителю и вплоть до победы компьютерной графики и глянцевых фотографий иллюстрации и шрифтовые композиции стали главным рецептом успешной афиши. Конечно, они являлись основой и прежде (наряду с простыми фотоколлажами), но качество и мастерство работ в 1970-е взлетели невероятно. В индустрию пришли деньги.

Конечно, бюджеты в порно были ниже, чем у мейнстримных фильмов, но в оформлении плакатов границы между жанрами кино в это время практически стираются. Кроме крестика с примечанием «adults only», мало что выдаёт плакат к порнофильму.

Даже при всех особенностях жанра плакаты трудно было назвать шаблонными или стереотипными. Наоборот, виден бесконечный бурный поиск новых решений, новых форм и эстетических приманок. Более того, многие находки впоследствии перенимались и мейнстримными киношниками. Например, замызганный уже к настоящему времени приёмчик с расставленными ногами на афише перекочевал оттуда же.

Можно сказать, что 1970-е стали кульминационным периодом иллюстрированного плаката. В 80-е гг. фотография окончательно одержала верх — тенденция всего кинематографа и не только. Позволить себе иллюстрированную афишу отныне могли лишь очень старательные и требовательные к мелочам люди.

Что за журнальчики читали герои замечательного фильма «Make my mink»?

«Woman’s own» — обыкновенный радостный бабский журнал с рецептами пирожков, советами для выведения прыщей и секретами обольщения неразбочивых джентльменов. В то время как «The Young Physique», как видите, подходит для более практичных дам.

Я всё время восхищаюсь «Плейбоем», но признаюсь, что было бы несправедливо не рассказать про журналы с накаченными голыми мальчиками, робко прячущимися за фикусами, шляпами и прочим реквизитом. Beefcake-издания с Адонисами, Марсами и прочими полубогами в модных плавках были не менее распространены и популярны, чем так называемые журналы для мужчин. И, к слову, не только у домохозяек, потерпевших неудачу в советах от «Woman’s own». Помните, гомосексуализм не спал, он просто прикрыл глазки.

Beefcake, или пара слов о пирожках с говядиной.
Термин бифкейк появился в конце 1940-х гг. в ответ на чизкейки — так называли девушек-моделей, предстающих на фотографиях в соблазнительных позах. Однако широкое распространение снимки обнажённых атлетов получили ещё в 1920-е гг., а своё начало этот стиль фотографии берёт в эпоху немого кино и первых секс-симоволов экрана.

Появившийся в 1958 году «The Young Physique» считался одним из самых популярных журналов подобного рода. Правда, сравнение его с «Плейбоем» было бы совсем неуместно — это настолько несопоставимые величины, что все замечания об аналогиях нелепы и даже оскорбительны. «The Young Physique» не обладал ни присущим творению Хефнера интеллектом, ни роскошью, ни красотой: напрягающиеся ребята в набедренных повязках позировали почти на каждой странице, а нехитрая реклама преимущественно протеиновых добавок, тренажёров и наборов гантель подсказывала, что основной аудиторией являлись отнюдь не домохозяйки.

По причине сравнительной маргинальности тематики журнал не отличался богатством оформления и, как я уже написал, разнообразием рекламы — то есть двигателем развития издания. Что касается обложек, то на некоторых была видна неплохая задумка, но вся идея проваливалась из-за выражений лиц перепуганных мальчиков. Их неестественно напряжённые позы смотрятся странно после приятных улыбчивых девиц. Хотя возможно, я несколько пристрастен потому, что девицы мне вообще предпочтительнее.

Бонус
Для более подробного изучения жанра на сайте Vintage muscle mags собрана большая коллекция обложек бифкейк-журналов. Подборка «The Young Physique» за десять лет его издания там тоже имеется. Кроме того, страждующие оценят прилагающийся список моделей.

Сегодня я попал-таки на польские плакаты в галерею искусств XIX-XX вв. Заодно приметил, что по соседству на Караваджо всё ещё стоят. Змейка из людей тянется вдоль Волхонки, заворачивая в переулок.

От плакатов, признаюсь, ожидал большего. Вывешено всего десятка четыре-пять, не сотня, как написано у них на сайте. К тому же меня интересовали прежде всего текстовые. Хронологические рамки тоже оказались несколько шире — вплоть до 1970-х гг. Но самые классные — это, конечно, сделанные на рубеже веков, ещё имперских времён. Там даже писали зачастую на двух языках: на русском и польском. Причём русские тексты и шрифты выглядят более продуманными и тщательнее свёрстанными. По-польски иногда писали просто от руки. Вообще стиль и мотивы оформления практически не отличаются от русских, если кто видел плакаты или иллюстрации в журналах того времени. А вот по поздним годам — уже видна разница. Правда, там уже встречается много примитивных работ. Претендующий на интеллектуальность минимализм 60-х со скупой заливкой и надписями Гельветикой совсем скучно смотреть. Как и пёструю огородную инфантильность, присущую соцстранам Восточной Европы: какие-то небрежные аппликации, мультяшные очертания и глухонемая пустота фона. Короче, получилась больше выставка польского плаката, нежели польского плаката.

Потом я прошёлся немного по остальным залам. Полюбовался Ван Гогом, правда случайно пропустил Матисса (почему-то засело у меня в голове несколько дней назад, что я должен на него посмотреть, и вот же — забыл). В музее народу мало. Все музейные тётушки-работницы смотрят в окна. Причём так печально, словно заключённые.

Ещё сегодня узнал из щитка-указателя, что Кремль у нас, оказывается, музей-заповедник. Это глубоко запало мне в душу. Вообще слово «заповедник» в моём сознании, наверное, окончательно испорчено: мне сразу представляются печальные лоси, зайцы и прочие животные, которых нужно непременно защищать. Вот интересно, там хоть белки живут? А то я не был в Кремле со школьных времён.

С раннего, тёмного утра, лёжа в кровати и даже ещё не умывшись, я принялся за книги, почувствовав сквозь сон тягу к немедленному чтению. После чего завтрак решил пропустить и сразу же пообедать, как одинокая молодая вдова. Подал себе ароматный и густой рыбный суп со сметаной, пироги, фрукты и чай. Поскольку днём намечалась встреча с приятелем (и, может быть, второй обед), в одиннадцатом часу я собирался посетить галерею искусств на Волхонке посмотреть коллекцию польских плакатов. Но замечтавшись, впутался в суетные бытовые проблемы, задержавшие меня дома дольше обычного, и от посещения музея пришлось на сегодня отказаться. Уже в который раз.

Сегодняшнее бритьё, кажется, вышло одним из самых неприятных за последнее время — расплата за то, что забыл провести процедуру с вечера. Лицо нестерпимо жгло, несмотря на все успокаивающие бальзамы и кремы. Однако, к моему удивлению, на улице эта неприятное ощущение не усугубилось, как обычно. Поэтому в пути я спокойно продолжил утолять тягу к чтению, листая Жиля Делёза в айфоне.

По всей Москве радостно защебетали птички. Это значит, что по земле потекла снежная жижа. Но не стоит отчаиваться: в центре нашего города есть ещё места, где можно почувствовать себя полярником-первопроходцем, преодолевая непредсказуемые завалы снега цвета крем-брюле.

Основная программа встречи не заняла много времени, поэтому мы сразу перешли к пункту «разное» и отправились есть пироги. По пути встретили молодую даму в капоре. Вероятно, сбежала с репетиций из какого-нибудь театра на обеденный перерыв или за сигаретами. Возвращаясь домой, я думал, что всё-таки надо непременно сходить на выставку польских плакатов. Может, завтра…