Впечатление от новых станций метро смешанное. Удручают кривые узкие коридоры, неудобные вестибюли с выходами только на одну сторону шоссе — как на Давыдковской или Аминьевской. Неровная плитка уже обыденна. Нравится, что теперь стало быстрее ездить, и надеюсь, может, рыть закончат.
Ни в одном московском дворе нет нормального газона, хотя везде постоянно возятся жилищные работники с лопатами и тележками. Лишь торчат из пыльной земли редкие блеклые пучки. Зато вдоль склонов железнодорожных насыпей, куда руки не доходят, растет красивая сочная и ровная травка.
Смотрел я фотографии высланных из Чехии дипломатов, которые со всем скарбом возвращались домой, так там нет ни одного дипломатического лица, сплошь мутные гаражные типы. Либо это, действительно, мужчины с низкой социальной ответственностью, либо наши международники вконец ожлобились.
Напыщенная риторика обычно ведет к опасному софизму. «Безопасность не может быть временной», — показывают на экранах в метро. Этим волшебным непререкаемым доводом пассажирам намекают, что хорошо бы им и дальше носить дурацкие маски.
У нас в «Перекрестке» завелось новое жульничество в мясном отделе. На нарезку колбас продавцы клеят завышенные цены. Раз за завтраком я обнаружил, что ем окорок, отпущенный по цене более дорогой буженины. После этого мы несколько раз ловили продавцов на выдаче и просили переклеить ценники. Они не стыдятся, не извиняются, без слов переклеивают как ни в чем не бывало. Особенно хитрят с сервелатами, так как их много видов и можно пробивать тот, что дороже. Ломаю голову, в чем тут выгода и для кого: сами ли продавцы хитрят, но как тогда забирают деньги, которые платят в кассу, или же просто увеличивают прибыль отдела и тогда это рабочее правило магазина? Интересная штука.
Неожиданным подарком обернулся развал спорта в России. Теперь на олимпиаде вместо советского гимна будут играть первый концерт Чайковского. Это начало хорошего очищения.
Если наши архаровцы не посадят, не покалечат и не убьют его, то Навальный может каждый день парализовать весь город, просто выкладывая твиты «Пойду-ка во „ВкусВилл“» или «Собираюсь прокатиться на МЦД с Курского вокзала».
Казалось, в шутку поглумился, а вот прошло две недели, и центр перекрывают, автобусы отменяют, метро не останавливается в центре. Такой блокады москвичи еще не видели.
По Самаре щедро рассыпаны сокровища. Приятное занятие блуждать дни напролет по уютным районам старой купеческой застройки.
Встречается любопытная архитектура и в поздних советских постройках.
Подкрадываются новые дома.
В Самаре есть одинокая ветка метро, но пролегает она в новых районах, даже до центра не доходит. На станциях чисто, пусто и сумрачно, будто попадаешь в поздние 80-е. Ходят старые милые вагончики, которые в Москве уже не найти.
Еще одно из достоинств Самары — Волга. Вдоль реки тянется пляж, набережная и парк, ненадолго преграждаемые Жигулевским пивзаводом.
В предновогоднюю неделю, которую я провел в Москве, мне больше всего понравилось ездить на метро. Теперь от дома по новой ветке я могу доехать до самого красного центра за 20 с лишним минут. От радости я даже бросил ездить на такси и катался туда-сюда под землей.
Новые вагоны снаружи некрасивые и грубые, как гробы.
Всю неделю ел пельмени.
Сходил на две выставки: на Куинджи — в Третьяковской галерее и на Фриду Кало и Диего Риверу — в Манеже. Мне не очень интересно смотреть картины в оригинале, отчего-то репродукции в книгах и на экране трогают меня больше. Может, потому что я смотрю их тайком, один. На Кало я пошел больше из внутренних обязательств — как переводчик мексиканских ретабло. Сюжеты некоторых картин Фриды стали традиционными инсценировками в экс-вото, и сама она нередко выступает как персонаж ретабло. Выставка, помимо прочего, очень хорошо оформлена. Посетив ее, укрепился в мысли, что не хотел бы общаться с такими неприятными людьми как Фрида и Диего Ривера.
Сегодня «мы летели по маршруту Москва—Барселона». Золотых клиентов, видимо, на борту не было, весь ряд Space+ был свободен. Обожаю такое везение. Я вытянулся, как бродяга в зале ожидания, на три кресла, и очень быстро пролетело время в пути. Мне кажется подобная раскладушка на три кресла даже удобнее бизнеса.
Где-то в приальпийских краях самолетик хорошо встряхнуло. Кто-то робко взвизгнул, кто-то даже залил напитками потолок. У меня странным образом ничего не пролилось.
Ел фрукты. Хочу давно отметить, что у «Аэрофлота» очень хороший поставщик мандаринов. Они всегда сладкие, а сегодня еще и крупный, как апельсин, попался.
В полете читал «Что делать?» Чернышевского и «Компромисс» Довлатова. Было бы нахальством расхваливать Довлатова. Посетую лучше о «Что делать?». Странно читается книжка. Я ее уже второй полет не могу закончить. Мне кажется, с точки зрения литературы это какая-то шляпа. Иногда бывает блеснет и несколько страниц идут как по маслу, а потом опять топь. Теперь я окончательно убежден, что школьникам ее лишь по идеологическим причинам навязывают читать, — художественного восхищения книга не вызывает. В школе я первые несколько глав поковырял и бросил. Было немного стыдно все это время. А тут я раз волосы сушил неудачно, и они легли у меня, как у Чернышевского. Перетянуть укладку никак не получалось. Я еще подумал, вот я мучаюсь, кручусь, как обезьяна с феном, а Чернышевский безо всяких приборов себя так начесывал. Ну потом еще прочитал «Девятый сон Веры Павловны» про говно и музыку. Так и решил, коли столько знамений, то прямо необходимо взяться за роман. Чувствую оттого странного рода гордость, хотя удовольствия никакого.
С самой первой поездки в Барселону меня больше всего восторгали и привлекали ровные долгие ряды контейнеров в морском порту. Я могу смотреть на них очень долго, и это рождает во мне очень высокие чувства и стремления.
Прилетел в Барселону, а тут таксисты бастуют. Спуск к такси закрыт, и табличка приставлена, мол, извините, пользуйтесь другим транспортом. Я еще пока багаж ждал в окошко смотрел, думал, куда это все такси подевались. Пришлось ехать до отеля на метро с пересадками. В метро душно, сразу вспотел. От метро еще пешком пару кварталов чемодан катил по жаре. Ну и вдобавок воскресенье сегодня. Все магазины и супермаркеты закрыты, такси нет — засада! Сходил съел пару хот-догов в одном из работающих кафе поблизости. Так себе. Как обычно, никакого удовольствия от еды в Барселоне.
Ну вот я и в Москве. Собянин либо мстит кому-то, либо он что-то потерял, но не помнит точно, в каком месте, поэтому он перерыл каждый двор, заглянул под каждый бордюр.
Повсюду, кроме центральных улиц, разорение. Первые этажи домов сдаются под аренду. Книжные, парикмахерские, банки, магазины заброшены и пустуют. За запачканными грязными окнами видны следы поспешного бегства: брошенные коробки, перевернутые сломанные стулья, оборванный календарь. Расползлась по Москве лишь сеть грязных продуктовых «Дикси».
Еще один застенчивый акт современного вандализма. В вагонах метро стерли прекрасные надписи «Не прислоняться», а вместо них приклеили стикеры с мелкими и темными буквами. «Фрунзенскую» закрыли на год из-за ремонта эскалатора. На год! За такие сроки целые линии метро вырывают (не в Москве, конечно), а у нас смена эскалатора — год. Год!
Просматривал от безысходности всякие юридические советы. Пишут, что дрель — это совершенно неразрешимый вопрос, особенно если соседи порядочные, то есть не сверлят после десяти вечера и по воскресеньям.
Во дворах завелась какая-то птичка. Вместо того, чтобы заниматься серьезными птичьими делами — вить гнездам там, ну или просто летать и гадить — она круглые сутки чирикает прямо под моим окном. Даже глубокой ночью. Вот же тварь.
Недавно, до потепления еще, ездил по Москве. Все автобусы и троллейбусы были забиты больными старухами. Сморкаются, чихают прямо в лицо. А в метро от одной пассажирки воняло тухлой свеклой. Метро, кстати, в Москве стало самым опасным в мире. Мало того, что там сбои постоянные и люди на рельсы падают каждый день, оно само по себе яростное стало. Тормозит — все падают. Разгоняется — все за поручни хватаются. Как на аттракционах.
Я понятия не имею, что такое Новая Москва. (Звучит, как параллельная реальность.) Но судя по новостям Яндекса там только и делают, что давят, режут и стреляют.
Местные московские новости тоже пестрят исключительно странными инцидентами: каждый день убийства, подброшенные мертвецы, пожары с жертвами. Недели не проходит, чтобы в метро обошлось без несчастий: люди валятся на рельсы, в тоннелях — замыкания и задымления, обыденными стали сбои в движение поездов. Какое-то дикое время.
В метро через вагон продираются две тетки, расталкивая людей. Одна — маленькая, немолодая, в очках и пальто до пят — тяжело сопит, другая — крупная, резкая, громогласная — ругается: «Чмо, урод!» Они встают на площадке у дверей, и возмущенная начинает кричать на кого-то в гуще пассажиров, от кого они, видимо, уплетали:
— Как с бабами в койке кувыркаться — так мужик, а как воспитанно отнестись к женщине — урод и чмо!
Я стою рядом с ними, и остальные пассажиры, теперь обратившие на них внимание, уставились на меня. Хотя орет она на кого-то в другом конце вагона, а я всего лишь стою читаю. Тихая тетка боязливо уговаривает возмущенную, мол, успокойся, ну что ты со всеми цапаешься, тратишь нервы.
— А я считаю, — орет для всех остальных людей возмущенная и тычет тихую пальцем в грудь, — уродов надо воспитывать. Меня воспитали женщины, и вокруг меня должны быть мужчины, а кругом — мудаки и уроды.