Никогда особо не любил научную фантастику и считал ее самым несерьезным и слабым жанром. В детстве, правда, читал, потому что у фантастических книг были самые дерзкие обложки — пестрые и ядовитые. Однако писателей, способных интересно и увлекательно рассказывать в этом жанре, мало. У большинства начало фантастической повести, как правило, несет неловкое грубое чувство неприкрыто халтурного выдумывания. Всегда было тяжело через него переступить, и интерес пропадал. А если встречались звездолет, 2189 год, бластеры — становилось просто вселенски скучно в этом вакууме. К чему я повторяюсь? С пещерным удовольствием почитал Азимова: научный детектив «Дуновенье Смерти» (еще не фантастика), дополненный парой легких детективных рассказов, и фантастические рассказы «Космические течения», «Профессия» и «Ловушка для простаков». Написано просто, грубо, но увлекательно.
Я ожидал намного более пространных описаний родной страны в «Русских путешествиях» Альгаротти. Название несколько обманчиво, хотя итальянец и доехал до Петербурга. В первых главах этой небольшой книжечки он увлеченно описывает особенности северной морской торговли и плавания по Балтике, потом чуть-чуть касается Петербурга — постоянно через призму Петра и его военных успехов — и далее все главы до конца рассуждает о Каспийском море и торговле с Персией и Индией по нему. Пустовато.
Прочитал первый том «Истории халифата» Большакова. Может показаться, что ислам — совершенно чумовая религия, этакий иудаизм, насквозь пропитанный жестокостью, но не стоит доверять ограниченности этого поспешного суждения. Опасным заблуждением было бы считать, что остальные религии не таковы. Написана книга интересна и увлекательно. Рассказ об арабском мире тут, конечно, не в меру подробнее, чем в известной студентам-историкам многотомной «Истории Востока».
В последних полетах дочитал «Мою жизнь» Троцкого. Увлекательнейшая и живая книга. Я всегда считал, что в нормальной стране из такого, как он, вышел бы толковый малый. Книга, пусть и автобиографическая, подтверждала мое мнение. Поносило его по миру, конечно. Правда, непонятно, на что же он жил в Европе и Америке. Он получал гонорары за книги и статьи, но в целом о деньгах Троцкий не распространяется.
Встречается у Троцкого и горячая революционная шиза, если грубо выразиться.
В описании советской действительности он, конечно, опускает много нелицеприятного, сосредоточившись преимущественно на жаркой критике Сталина и его аппаратчиков. Что можно понять.
Повествование не избегает кривизны революционного языка. Все эти либеральные журналисты, мелкобуржуазные семьи и прочие громоздкие ярлыки попадаются тут и там. В детстве, когда я слышал о мелкобуржуазной семье, я представлял упитанных лилипутов, шныряющих по кухне и способных пройти под столом пешком. Хотя что я говорю — в детстве? Я неизбежно представляю эту живую ассоциацию до сих пор. Слово буржуазный одно из самых мерзких слов. Утащенное за пределы своего научного значения оно все равно остается непонятно широкой публике и употребляется, пусть и реже в наше время, но по-прежнему неверно. Впрочем, и в книгах оно падает на читателя, как шестнадцатитонная гиря. В политическом контексте буржуазный грамотно будет перевести на русский язык как гражданский, а в политэкономическом контексте тяжелый термин буржуазия предстанет элегантным средним классом. Если вы таким образом будете мысленно искоренять кривоязычие в книгах, то вас более не смутят ни буржуазная семья, ни обстановка буржуазного дома, ни даже костюм, сшитый по буржуазной моде.
А у Троцкого есть и талантливое словоблудие. Например, «злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми» могут искупить буружуазную реакцию.
