Иногда писать вообще ни о чем не хочется.
Иногда хочется кричать и разбудить каждого.

Все однообразно, все былые ошибки повторяются снова и снова, это осточертело, но кому это важно. Запас хорошей жизни таков, что можно долго бездумно прожигать ее до пещерной нищеты, чтобы, может, затем наконец одуматься и начать ценить каждую стрелу как последнюю и бояться, стыдиться промаха.

Удивительно, что случилось с человечеством. Как оно единодушно уткнулось в небольшую преграду, сдалось и отказалось существовать дальше. Все просто устали — таков конец в мире развлечений. У меня в голове не укладывается, что уже 17 месяцев мир живет с различной строгости ограничениями, которым почти ни у кого нет сил толково сопротивляться. Люди покорно уступили чиновничьему контролю и согласны не ходить без разрешения, не ездить далеко, носить на лице тряпочку и в нее же молчать, если захочется узнать «А почему, собственно?»

В России соседствует, с одной стороны, толковая позиция, которой я восхищался последний год — когда ограничений внутри практически не было и жизнь текла обычным чередом, а с другой — возится и рвется наружу лихая дурь. Сейчас наше коллективное «Тараканище» грозит всем наделать уколов, а непослушных никуда не пустят, не будут учить, лечить, кормить, да еще потом так накажут, что те еще пожалеют, что не подцепили вовремя ковид.

P. S. Новые заболевания в Москве приписывают индийскому штамму. Его зовут в новостях более опасным. В то же время смертность в Индии от коронавируса в несколько раз ниже, чем в Европе и США. Можно, например, позавидовать успехам индийской медицины.

Когда я переплачиваю, это словно шажок к самому краю бездны разорения и бедности. Из зияющей пустоты несёт холодным духом, и мне видятся черно-белые картины собственной нищеты: немытый и лохматый, кутаясь в рубище, грязной размокшей картонкой я укрываюсь от лютой метели под «Лакримозу» Моцарта. Вот как обидно бывает.

А что если на самом деле все в мире врут, лишь бы оклеветать Россию? А что если Путин, Песков, байкеры, ополченцы и все-все-все — это честные героические люди и все их слова всегда были непонятой правдой? Что если действительно все гадости делают американцы и еще приплачивают за черный, грязный пиар всяким легкомысленным личностям? Что если все эти продажные люди под прикрытием свободы слова бросаются на полицию, сами увечат и режут себя, притворно плача о пытках, сажают своих родственников в тюрьму, чтобы сойти за мучеников и писать оттуда наветы, клевеща на доблестных охранителей? Что если на самом деле либерализм и есть главная чума человечества, развратившая миллиарды людей до скотоложества? Что если никогда и нигде не было еще таких немыслимых свобод и вольниц, как у нас? Что если вся западная мысль, философия и наука развивалась лишь ради борьбы с Россией, потому что еще библейские пророки предвидели, что именно у нас в конце концов накопятся все залежи полезной ископаемой духовности? Что если Земля плоская? Скажите, ведь может же такое быть? А если может, то как же упрочить опоры сознания, чтобы небесный свод с улыбающейся Луной и золотыми звездами, вышитыми на синем бархате, не ввалился внутрь?

Какое очищение важнее: духовное или физическое? Стоит ли мыться, если на душе есть темные пятна? Фарисеи упрекали учеников Христа, что те едят хлеб грязными руками. Сам Иисус призывал не мыться и не смущаться немытости. Вопрос: дьявольские ли изобретения мыло, шампунь, туалетная бумага? Особенно бумага.

Все, что тебе нужно, — это:

• а) фтор;
• б) любовь;
• в) страховка от несчастного случая;
• г) внутреннее состояние ощущения недостаточности, детерминированное определенной областью действительности.

Как-то совсем все стало горько и безнадежно в последнее время. Даже писать ничего не хочется.

Медленно приходит весна: из парка повеяло вонючей речкой. Пахнет так, словно едкий дым вдыхаешь. Причем вонять начинает ближе к ночи. Гадаю, может, в речку по вечерам что-нибудь сливают.

Поймал себя на мысли, что из-за кризиса совершенно исчез телефонный спам (ну или его кто-то решительно поборол). Уже несколько месяцев никаких докучающих сообщений не приходит.

Вчера в квартиру привезли новый комод. Он оказался неожиданно большим и массивным. Сначала я его испугался, но потом полюбил. Похожий был у меня в миланской квартире, в которой я останавливался в 2008 и 2011 гг. Комод должен будет вобрать все разбросанные тут и там бездомные вещи, так как старый гардероб уже безобразно забит.

А. не отпускают мысли о Страшном суде.

— Достоевский, и, по-моему, даже Камю продвигали в свое время такую мысль, что если бога нет, то всё дозволено. Что ты думаешь по этому поводу?

— Если молока нет, то все впустую.

— Безусловно. И всё же?

— Если моральные качества основаны исключительно на страхе или запрете, то психологическая целостность такого индивида под подозрением.

— Но ведь если Страшного суда не будет, то действительно можно на всё наплевать.

— В странах, которые преодолели трепет перед Страшным судом, как правило, есть свои земные. Такие проблемы решают обычно там.

В четверг ходил на почту, в местное отделение. Был я там последний раз лет десять назад. Находится она в неудобном месте, на отшибе района, в бетонной коробке, построенной в 80-х. Такие домишки тогда звались домами быта, в них располагались аптеки, сберкассы, парикмахерские, хозтовары, ну и почта. Возле почты гниет развалившийся грузовичок. Я вспоминал, и кажется, десять лет назад, он тоже там гнил.

По пути, чтобы сгладить впечатления от действительности, слушал интервью с Джоном Мелленкампом. Музыкант рассказывал, что, по его мнению, мозг мужчины — это множество маленьких коробочек, по которым разложены его работа, семья, всякие женщины и дети. Эти коробочки никак не перемешиваются друг с другом. Поэтому, когда жены застают мужей с любовницами и те оправдываются, что «это никак не связано с тобой, дорогая!» — они говорят правду. В то время как мозг женщины — это тарелка спагетти, которая красиво разложена, пока ты не засунешь туда свою вилку. Поэтому кушать надо аккуратно. Про спагетти я, к слову, уже где-то слышал прежде. Вероятно, это популярная трактовка взаимотношений между полами на уровне обывательского шовинизма. Мне это показалось чрезвычайно похабным, хотя многие зеваки, наверняка, нашли бы долю шарма в рассказе хриплого музыканта.

Вчера снова делал рагу. Кажется, я весьма изловчился в его приготовлении. Кончился сельдерей, в ближайшем супермаркете его тоже не оказалось. Плюнул — решил делать без него. Чтобы не возиться с резкой овощей, решил пойти коротким путем и перерубил все в блендере. За 15 секунд лук и морковь были изрублены в кашицу. Опять готовил до поздней ночи; вышло вкуснее чем когда-либо.

Вчера я ехал в полупустом троллейбусе. На улице было тепло, спокойно и даже, кажется, тише обычного. Троллейбус неспешно плыл по проспекту, за окном падали желтые листья, по тротуарам бегали школьники с рюкзаками. Это была настоящая спокойная осень. Меня захватило приятное чувство умиротворения. Захотелось поехать куда-нибудь на простор, где обязательно есть река, чтоб было синее небо и желто-красные деревья. Но, конечно, я не окажусь в таком месте и, скорее всего, никуда не поеду.

Вроде не болею уже, но всю неделю сижу с соплями, закутавшись в шерстяную шаль. Похолодало, осень стремительно наступает. Ходил на днях за продуктами: люди уже в пальто ходят, укутанные в шарфы. Ощущение, будто зима обрушилась. Только август вроде был, а уже вот-вот Новый год. Год вылетает, как бумажное полотенце на кухне: только новый, жирный рулон поставил — и уже картонная кочерыжка болтается.

Утренний туман

Снова готовили инвольтини на этой неделе. Только в этот раз с индейкой, которую я порезал дома сам на очень тоненькие ломтики. С сыром тоже развернулись: нашли мелкую псевдоскаморцу русского производства, а еще взяли мягкий чеддер. Рулетики с индейкой в сальсе быстро готовятся — минут за 10–15. Получилось обалденно. Пока резал филе, Кошечка рядом места себе не находила. Ей за терпение перепало пару кусочков. Теперь она второй день за мной ходит, мяукает, трется, лезет спать в постель — короче, сплошная нежность.

К людям, которые мне нравятся, я начинаю относиться так ревностно и идеализирую их до такого состояния, что почти не допускаю наличия других людей в их жизни. Мне кажется, они такие цельные образы, существующие исключительно для меня. И если они вдруг упомянут в разговоре родителей или братьев-сестер, друзей каких-нибудь, я неосознанно ловлю себя на мысли «Как же так, я думал ты существуешь только здесь и только для меня! А тут родители какие-то, приятели». Наверное, это естественная ревность и жажда внимания, и человек не всегда хочет слышать о других людях в жизни собеседника, — это его конкуренты за внимание.

Про родителей, к слову. Я вот знал пару человек, которые только и говорили про своих родителей. Они на каждом мало-мальски важном шаге проговаривали вслух, как бы поступили родители на их месте, как они их учили и что правильно. Даже если родительское наставление шло вразрез со здравым смыслом, они покорно доверяли им, как неписанному закону. Сначала это, конечно, очень мило, но очень скоро начинает раздражать. Думаешь, какой же это эмоционально перекалеченный человек, не способный распутать ни одну жизненную проблему без обращения к родительским наставлениям. И что это за родители, которые внушили своему ребенку такое раболепие.