Если кто в наше время мечтает стать настоящим писателем, поэтом эпохи и певцом настоящей жизни народа, ему непременно стоит отправиться за сюжетами к кассам железнодорожных вокзалов.

Дали горячую воду. Не горячую — кипяток. Воды рыжая, мутная, как в Меконге, и от нее пар идет. Вот какая вода!

Тема этого лета — вся Москва перерыта. У меня тут возле дома на перекрестке с каждой стороны по яме, огороженной желтой решеткой, а через пятьдесят метров еще яма, а потом еще — и так далее в любом направлении. Некоторые ямы так давно вырыты, что где-то пруды образовались, где-то кустами все заросло, где-то сама природа затягивает дыры в земле. Собянин в этом году переплюнул себя 2011 года, когда он по всей Москве асфальт расковырял. Раскопки в городе — один из редких случаев, когда даже надеешься, что это лишь отмывание денег. Иначе страшно представить, что вся наша Москва разом подгнила снизу.

А еще у нас тут Мичуринский проспект роют лет восемь без перерыва. Прежде, когда я ездил вдоль него до Университета, по утрам на разделителе выгуливали собак — там хватало места для деревьев и широких лужаек. Но эти сцены я наблюдал лишь первые курса два. А потом начали рыть, расширять, снова рыть под метро, благоустраивать: деревья выкорчевали, лужайки разрыли и спрятали за заборами, район накрылся пылью и грязью. И это длится восемь лет. Это значит, что на стройке уже выросло поколение, которое всю свою жизнь видит бытовки, заборы, грузовики с засохшей землей на колесах, ходит через грязное месиво и задыхается от пыли.

В середине недели я ездил в город Ростов. Немного слов и очень много фотографий — klisunov.ru/travel/rostov/

Весь день полетел к чертям после того, как на кассе магазина у меня отказалась работать банковская карта и я, бросив шесть пакетов еды, был вынужден бежать домой за наличными.

Я никогда не жалел, что вымыл волосы.

А сегодня даже обрадовался, что помыл их вчера — раньше задуманного, ведь сегодня отключили горячую воду, а я об этом успел подзабыть, так что хрип в кране умывальника вышел сюрпризом. Сегодня вместо теплой ванны я устраивал представления, как Гудини: заходил под недоумение квартирной публики в холодный душ и выходил оттуда без вреда и лишнего писка.

Жаркие деньки с помпой завершили летний сезон, обрушив на Москву предосеннюю грозу. Вечером на улице уже заметно прохладно, а на тротуарах скапливаются опавшие желтые листья — еще не усохшие, как в рыжем октябре, но отзеленевшие.

Читал «Невский проспект» Гоголя и письма и очерки Чехова «Из Сибири». Очень мне привлекательно такое путешествие. Во времена Чехова самым непредсказуемым и опасным на долгом пути через весь материк оказывалась природа: то ветер и снег с метелью, то ливни и реки разливаются. Усугубляемая бестолковостью чиновничества она, помимо прочего, преображалась в бездорожье. В свете этих напастей мне понравилось, как Чехов ловко подменил две избитые русские беды дураки и дороги на чиновничество и холода (хотя прагматическая истина все же где-то посреди).

Удивительно, но никаких проблем с воровством и нападениями на путников в ту пору не было. А самым страшным инцидентом, случившимся с писателем в дороге, оказалось столкновение его тарантаса с почтовыми экипажами.

Я бы тоже проехался так по России до океана, неспешно посещая города и любуясь сибирской природой. Конечно, в таком виде затея окажется непредвиденно затратной. Вот сам Чехов сокрушался и укорял себя, что просчитывается и переплачивает на пустом месте. Вдобавок, если бездорожье хоть как-то подправлено железнодорожным сообщением, то вот безопасность в пути сейчас, наверное, под серьезным вопросом.

Вчера подобрал для кузины книжонку со стихотворениями Пушкина о зиме. Она прочитала ее до конца. Затем я вернул кузину к «Зимнему утру», которое она отметила как понравившееся больше всего, и попробовал разобрать его с ней, найти в строчках характер и историю. Стихотворение достается младшеклассникам в зазубривание благодаря искусному описанию природы, заключенному в этих пяти шестистишьях. Однако, хотя все трогательное в стихотворении увязано с природой, она лишь густой и топкий фон для сюжета, на который не сразу обратишь внимания.

Встал утром человек с постели и подошел к окну: там все белым бело, подморозило и ярко светит солнце — как чудесно! Он оборачивается от окна и наблюдает спящую даму. Вчера под вечер дама была не в настроении, и время тянулось невыносимо тоскливо. Сегодня, пока еще светло, можно поехать на санях вдоль леса, через поля, до берега — и обратно. Там, кажется, так чудно и свежо сейчас.

Кузина по наитию уходила в прямодушное радостное чтение каждой строчки. Я осадил ее допустимую, но легкомысленную радость, отметив, что «Зимнее утро» мы поймем лучше, если посмотрим, что Пушкин написал днем ранее — «Зима. Что делать нам в деревне?..» И особенно строки «По капле, медленно глотаю скуки яд» и «Тоска! Так день за днем идет в уединенье!»

Так вот сидишь ты в забытом уголке, днем, если погода позволит, гуляешь, ездишь на охоту или катишься на санях, а как стемнеет — что зимой почти сразу — так и томишься в ожидании следующего дня или заезжего гостя. А лучше девицы! Нет! — дайте двух, мечтает поэт. Да только это фантазии, а попадется, гляди, дама неразговорчивая или вообще с дурным нравом. Так и того гаже.

Но, впрочем, я ничуть не сомневаюсь, что добродушие Пушкина не сломлено унынием и приподнятый дух стиха, несомненно, полон радостной надежды.

Мне же из зимних сюжетов у Пушкина больше всего нравятся «Бесы» — стихотворение живое, трезвое и резкое, как наждачная метель в лицо.

Вчера катались на юго-восток Москвы, в город Люблино. Там гуляли вдоль прудов, смотрели на уток. Оттуда прошли в Кузьминский парк, в тени которого укрылись от жарящего солнца. В парке нашли белок. Притаившись, наблюдали, как одна нахальная белка отгоняла остальных сородичей от кормушки с орехами.

Тяжелее всего далась дорога назад. Мы очень долго ждали обратный автобус с Кунцева. Он приехал горячий и раскаленный, без кондиционера и с упаренными малиновыми пассажирами внутри. Издевательское табло показывало дату 9 января и температуру в салоне + 34º.

Вчера вечером гуляли по Раменкам, дошли до оврага, ведущего в Матвеевское — к району и на железнодорожную станцию. Яблони, вишни, сливы, малина и крыжовник, растущие тут и там, выдают, что когда-то на этих местах были деревенские дворы. Внизу, за речкой Раменкой, где природа смешалась со свалкой, сохранилась пара старых домов. Это одно из немногих мест в Москве, выстоявших перед натиском панельной застройки. Кто-то до сих пор здесь живет. Так, когда я засунул нос в дырочку посмотреть на дом, я тут же был облаян собаками. Крошечная деревня.

На обратном пути купил себе простую белую футболку белорусского пошива — 100% хлопок, замечательного качества, всего за 325 рублей. (На заметку пропустившим июльские распродажи в Милане.) Дома же после прогулки наварили большую кастрюлю яблочного пюре с корицей. А сегодня мы играли в бадминтон на криво покошенном склоне, но из-за проказливого ветра игра толком не выходила.

Вчера делал лазанью. С бешамелем. Бешамель был самым сложным ингредиентом. Наверное, больше я его делать не буду. С моим отвращением к молоку варить этот соус — занятие тяжкое. Получился он к тому же густым и плохо впитался в рагу, отчего вся лазанья приобрела молочный привкус.

Кузина очень глубоко прониклась романтикой электричек и непрерывно теребит взрослых «Когда же мы снова поедем на электричке?» Я пообещал, что мы обязательно покатаемся на неделе, и сегодня повез ее на станцию Кунцево исполнять обещанное. Мы прокатились до Белорусского вокзала. Это всего около десяти минут пути, но дальше ехать неудобно и, в общем, некуда. От вокзала мы прошлись проулками и дворами до Большой Садовой, откуда поехали на троллейбусах обратно к Университету, потому что становилось очень жарко.

Вечером мы соревновались в искусстве скороговорения скороговорки «На дворе трава…», замеряя наши попытки секундомером. Наломали много дров. Мой лучший безошибочный результат составил 2,83 секунды.

Увлекся чтением старых дневников, особенно описывающих Москву. Это меня после Суворина потянуло. За последнее время я прочел дневники Булгакова, Хармса, начал почитывать Чуковского (у него очень уж много), а сегодня наткнулся в ЖЖ на дневник москвича 1940-х гг. Дневник не интимный, а скорее повседневный. Автор, по опубликованным пока записям, серьезно увлечен культурным досугом и то и дело посещает кино, театры и выставки. Читать заметки о Москве 75-летней давности достаточно занимательно. К тому же автор блога, обнаруживший рукопись, усеял расшифровку текста тогдашними фотографиями описываемых мест.