По-моему, снег — это самый благородный вид осадков. Как северный олень. Чистый, белый, свежий. Еще град вполне ничего. Ливень тоже прекрасен. Я все детство мечтал о ливне, чтобы город залило и все плавали по улицам друг другу в гости. Для меня наводнение представлялось исключительно возможностью поплавать, и мне было непросто понять бедолаг из телевизионных репортажей, на деле попавших в это несчастье.
В начале февраля снег выпал в Москве, потом снег выпал в Европе, в том числе и в Париже. Рейсы задерживались, отменялись. Парижский аэропорт был полностью деморализован выпавшим снегом. Служащие на аэродроме завороженно смотрели в снег не шелохнувшись. В самом аэропорту тоже было пусто и неподвижно. Чтобы не унывать, службы решили в столь тяжелое время работать через один контрольный пункт, и посмотреть, насколько длинную очередь трансферных пассажиров им удастся собрать таким способом. За этим наблюдало штук шесть беспризорных служащих. Вероятно, они также были удручены нежданным снегопадом и работать для них в таких условиях оказалось бы неподъемным бременем.
Из-за отмены рейсов бизнес-лаунжи были забиты. Ожидающие, как хищные птицы, следили за свободными табуретами и в нетерпении торжественно захватывали едва остывшие места.
Мой рейс отложили всего на пару часов. Я смог улететь в тот же день, это было удачей. Парижское трудолюбие напомнило о себе еще раз уже по прилете, когда оказалось, что за четыре часа между рейсами эти кретины не удосужились донести мой чемодан до самолета. Не прилетели чемоданы и паре поляков, но они перенесли эту потерю бодро и со смехом. Заполнив бланки в отделе утерь, они ушли, и я остался в темной и холодной Валенсии в одном костюме и пальто.
Из-за выставки все отели в Валенсии были раскуплены, и мне снова пришлось снимать квартиру. Квартира была не просто холодная, а ледяная. Отопления, как обычно, нет, из оконных щелей дует, и у меня нет никаких вещей. Первую ночь я спал под тремя одеялами, но все равно промерз насквозь и простудился. Оскорбленный потерей багажа, я был совершенно подавлен и обессилен, что помогло недугу свалить меня. В последующую ночь я перебрался спать на кухню, устроив себе лежбище прямо под трескучим кондиционером — единственным источником теплого воздуха.
Валенсия мне понравилась в прошлый раз, но теперь у меня совершенно не было желания любоваться ей. Я, потупив взор, ходил на выставку (там же заряжал телефон), есть и домой. Потом ждал новостей о багаже.
В Валенсии нельзя просто взять и сесть в такси. Все по строгой очереди. У железнодорожного вокзала лезу я в машину, а таксист меня выгоняет, мол, иди в первое такси. Я отвечаю ему, что нет там никого, — пустая машина стоит. Так вот же не поленился, побежал проверять. Обнаружив, что действительно пустая, побежал на вокзал искать водителя. Две минуты рыскал, не нашел, и только тогда согласился везти меня.
Из Валенсии я поехал в Барселону на поезде — первый раз в Испании. Вагоны здесь меньше, теснее и неудобнее итальянских. Вдобавок пассажиры моего вагона оказались достаточно невоспитанным стадом. Всю дорогу они галдели, не замолкая, кричали через вагон, ходили по вагонам туда-сюда, пересаживались. Едешь, как с обезьянами. Нет, с обезьянами, пожалуй, было бы спокойнее.
В Барселоне я приятно отоспался в теплом гостиничном номере. Поскольку я менял адреса проживания, то чемоданчик летел вслед за мной, как письмо Бориса Житкова. В Барселоне он, наконец, нагнал меня.
Из свежих русских новостей. Секретные западные спецслужбы отравили Троцкого, поскольку никак не могли простить, что именно Советскому Союзу в честной борьбе досталось право проведения Олимпиады–1980 в Москве.
В Москве все зовет на выборы. Повсюду билборды, плакаты, наклейки — вдоль дорог, в метро, в автобусах. Каждое сраное государственное приложение ноет, приди на выбор. ЦИКэРэФ смски шлет, заботится, не пропущу ли я 18 марта. Даже в личный кабинет Аэрофлота всунули баннер. Прямо конец света! Ну а с другой стороны, как же иначе догадаться, что у нас выборы, — других-то признаков нет.
Тут я решил выиграть время и, не возвращаясь в Москву, сразу из Милана полететь в Бухарест. Это было, конечно же, скверное решение, и больше я так поступать не намерен. За этот короткий перелет я вымотался больше, чем за любой иной. Лоу-косты выжимают силы до конца: задержка рейса, тесные ряды, да еще и пассажиры не доверяют свои вещи в багаж и летят со всем своим добром в салоне. Я никогда прежде не видел, чтобы люди летели, обняв сумки. В общем, ехали мы, как в пригородной электричке.
Вот еще казус. На выходе из бухарестского аэропорта на мне сработала тревога. Раздался жуткий писк и замигала красная лампочка «Gamma alarm». Добродушный служитель остановил меня и попросил подождать инспекторов. Он вызвал кого-то по старому мобильнику. Подошла девушка в форме и спросила, не врач ли я и не везу ли медицинскую аппаратуру. Я ответил, что нет. Она тоже позвонила кому-то, сказала, что надо немного подождать, развернулась и ушла. Я постоял, охраняемый служителем, еще десять-пятнадцать минут. Он был славный малый, переживал, постоянно звонил и просил поторопиться. Ему отвечали, мол, идем-идем, однако так никто и не приходил. Все это время тревога продолжала пронзительно визжать и мигать. В конце концов, после настойчивого четвертого звонка на том конце, видимо, сдались и признались, что на самом деле все ушли куда-то с поста, никого на месте нет, так что меня можно отпустить. Так я въехал в Румынию.
Говорят, в горах Пьемонта живут волки. Вот Энрика ходила на лыжах по приальпийским лесам и видела одного, но старого. Рассказывает, что в округе штук восемь бегает. Косулями питаются. Я тоже как-то ел косулю. Она нежная.
Кроме волков, водятся лисы. Та же Энрика закупала яйца в одном хозяйстве. Было у них 40 кур. Забралась в курятник лиса и передушила 39 кур. Осталась одна курочка. Сидят теперь жители без яиц.
Если мы уже знакомимся с Энрикой, расскажу остальные ее новости. К ней залезали воришки, поэтому теперь она хочет купить оружие. За кофе она деликатно поинтересовалась, могу ли я ей достать автомат Калашникова. Мол, у нее есть знакомый карабинер, который после стрельбы по ворам поможет ей обставить все как нужно и устроить дело в ее пользу. Я спрашиваю: «Вам от воров спастись или больше пострелять поинтереснее?»«Пострелять, — отвечает. — Но по ворам, чтобы не повадно было. Вот у знакомых собаки здоровые, — не помогает. А мелкая собачонка, наоборот, может лай поднять и визг такой, что все разбегаются».«Может, гиену во двор выпускать?» — предлагаю. «Нет, — размышляет. — Гиены не нападут на живого человека. Они более к падали привыкшие».
Вы смогли бы нарисовать пальму? Я всю ночь мысленно рисовал и запутался в листьях. Получился щавель какой-то. Хорошо, это во сне было. Не перепортил холст.
На Майорке тебе приносят жестковатый нарезанный хлеб, зубчик чеснока, крошечную помидорку и блестящую, трясущуюся, как желе, горку местного майоркинского майонеза. Чеснок разрезают пополам и натирают половинками хлеб. Потом также поступают с помидоркой. И только затем можно зачерпнуть майонез и намазать его на хлеб. Это называется майоркинским бутербродом. Больше я ничего о местной кухне не узнал.
На Майорке находятся штаб-квартиры крупных гостиничных сетей и авиакомпаний. Тут, как принято причитать, вертятся все бабки.
Гостиниц тут уйма, одна на другой. Зимой они выглядят пугающе, словно кладбище круизных судов. Тянутся вдоль набережной белоснежные отели-великаны с потухшими окнами и закрытыми балконами. Кто-то не унывает и зимой, как мой отель. Я думал, ну кто попрется в декабре на Майорку отдыхать, а потом встретил на завтраке толпу немецких пенсионеров. Все они, кажется, были довольны и хорошо проводили время. Хотя для меня так и осталось загадкой, что можно делать на пляжном курорте зимой.
Пляж на Майорке хилый, узкий. Представляю, как здесь летом лежать неприятно. Гаже, чем в Сочи, поди. Я бы на Майорку, наверное, отдыхать не поехал.
Сегодня снился сложный богатый сон. Помимо прочего, я читал увесистый том мемуаров неизвестного чудаковатого старика, который прятался от меня, бегая по лабиринтам комнат своей квартиры. Писанина была отменная — будто смесь Хармса с Довлатовым. К сожалению, из прочитанного я запомнил только одно предложение: «Женщина пала, как цена на зерно». Ну не прекрасно ли? Во сне было много персонажей, но я им был чужд. Они безразлично наблюдали, как я чуть не свалился с оврага в заросший пруд, а затем вся постановка оборвалась хладнокровным убийством.