Перечитываю «Преступление и наказание». Только теперь больше обращаю внимание на разные вторичные детали. Помните, там в самом начале приходит Раскольникову письмо от матери, где она среди новостей сообщает о женихе его сестры и скорой их поездке в столицу. Петр Петрович Лужин, жених, приехавший раньше, навещает студента и застаёт его в бреду после убийства вдовы. Полагая сначала, что Раскольников не знает, кто он такой, Лужин вспоминает письмо:

— Я предполагал и рассчитывал, — замямлил он, — что письмо, пущенное уже с лишком десять дней, даже чуть ли не две недели…

Отправленое 10-14 дней назад письмо получено Раскольниковым перед убийством, да ещё и не сразу его принесла служанка. Прибавив к дню убийства пять дней больного бреда, получается, 6 дней назад. То есть дошло оно менее чем за неделю. А живут мать с сестрой в глубокой провинции: «в телеге, рогожею крытой, <…> девяносто верст» до железной дороги, а оттуда до Петербурга ещё «верст тысячу».

Менее чем за неделю. Всякий раз, когда я сокрушаюсь безобразной инфраструктурой в современной России, то часто бросаю замечание, что у нас скорости XIX в. Теперь понимаю, что я, пожалуй, был слишком поверхностен в своих оценках. XIX в. нас уделывает только так.

Недавно приснился мне мой ребёнок. Да, вот так. Свежий младенец мужского пола. Причём он оказался настолько одарённым, что начал разговаривать и поучать всех, когда его ещё только в одеяло закутывали. Красивый, лысый, короткий — на руке помещается, но толковый. Я быстро смирился с продолжением рода, даже немножко был рад, что так сразу и говорящий. А про себя терзался мыслью, что ребёнок просто так не появляется. Мы не в Библии, тут женщина нужна. После я ходил с завёрнутым младенцем по прекрасным кафетериям и искал знакомых людей. Наконец, в одном тихом заведении нас ждали. Размытыми цветными пятнами нас окружили какие-то люди и принялись восторгаться, протягивая свои руки чтобы прикоснуться и приобнять. Там же оказалась и мать. Какая-то незнакомая девушка, простая, тихая, самая обыкновенная. «Нет, — подумал я, — ты нам в матери не годишься». И проснулся.

Сегодня варил спагетти. Впервые в новом году. Но как-то без удовольствия. Мне всё больше кажется, есть, что сам приготовил, — это несколько неправильно. Ещё у меня тортик куплен, поэтому я сейчас скушаю его и успокоюсь.

Сломались мои любимые уши. Пару дней назад одно ухо отвалилось, я его погладил и в шкаф положил. А сегодня сам ободок треснул пополам. Такое огорчение.

Я вот зачем-то послушал на «Эхо Москвы» интервью с Рогозиным о ПРО. Ведь чувствовал внутри, что не стоит: ведь несерьёзно, наверняка, только расстроюсь до переживаний. Даже когда не мне хамят, я внутренне начинаю страдать и, как барышня, бледнею и ручкой так сзади табурет подыскиваю, чтоб не рухнуть неприлично на пол в обморок. Уровень диалога был задан первой фразой: «Вам чё вообще надо от меня?» Дальше был разговор терпеливого учителя с троечником-хулиганом, который, помимо прочего, рассказывал, как наверняка победить в драке в подворотне (бить по глазам, если что). А после фразы «американцы ведут себя не по-пацански» мне стало совсем не по себе. Я даже побежал чая налить. Потом было описание полного термоядерного конца, когда в живых останётся лишь отважный несгибаемый командир подлодки, в последний момент дотянувшийся до кнопки и запустивший ракеты по другому полушарию. И это всё, если мы не… Жуть, короче. Так стыдно.

После «Тарзана» и особо покорившей меня афиши к нему, которая оказалась выполнена на порядок прекраснее и искуснее самого фильма, я некоторое время увлечённо перебирал и разглядывал афиши к порнофильмам 70-х гг. Некоторые из них — просто шедевры и идеальные образцы для воспитания вкуса. На фоне скудости сюжетов в плакатах к современным нам кинокартинам они смотрятся как примеры неразменного профессионализма и качественного труда оформителя.

Ранние афиши и рекламы 50-х и 60-х гг. брали свои сюжеты всё из того же сочного и кипучего мира pulp fiction и долгое время следовали определённым цеховым привычкам, определившим стилистику работ тех лет. Всё изменилось в 1970-е гг. От начала сексуальной революции и выхода порнографии из относительного подполья к массовому зрителю и вплоть до победы компьютерной графики и глянцевых фотографий иллюстрации и шрифтовые композиции стали главным рецептом успешной афиши. Конечно, они являлись основой и прежде (наряду с простыми фотоколлажами), но качество и мастерство работ в 1970-е взлетели невероятно. В индустрию пришли деньги.

Конечно, бюджеты в порно были ниже, чем у мейнстримных фильмов, но в оформлении плакатов границы между жанрами кино в это время практически стираются. Кроме крестика с примечанием «adults only», мало что выдаёт плакат к порнофильму.

Даже при всех особенностях жанра плакаты трудно было назвать шаблонными или стереотипными. Наоборот, виден бесконечный бурный поиск новых решений, новых форм и эстетических приманок. Более того, многие находки впоследствии перенимались и мейнстримными киношниками. Например, замызганный уже к настоящему времени приёмчик с расставленными ногами на афише перекочевал оттуда же.

Можно сказать, что 1970-е стали кульминационным периодом иллюстрированного плаката. В 80-е гг. фотография окончательно одержала верх — тенденция всего кинематографа и не только. Позволить себе иллюстрированную афишу отныне могли лишь очень старательные и требовательные к мелочам люди.

Что за журнальчики читали герои замечательного фильма «Make my mink»?

«Woman’s own» — обыкновенный радостный бабский журнал с рецептами пирожков, советами для выведения прыщей и секретами обольщения неразбочивых джентльменов. В то время как «The Young Physique», как видите, подходит для более практичных дам.

Я всё время восхищаюсь «Плейбоем», но признаюсь, что было бы несправедливо не рассказать про журналы с накаченными голыми мальчиками, робко прячущимися за фикусами, шляпами и прочим реквизитом. Beefcake-издания с Адонисами, Марсами и прочими полубогами в модных плавках были не менее распространены и популярны, чем так называемые журналы для мужчин. И, к слову, не только у домохозяек, потерпевших неудачу в советах от «Woman’s own». Помните, гомосексуализм не спал, он просто прикрыл глазки.

Beefcake, или пара слов о пирожках с говядиной.
Термин бифкейк появился в конце 1940-х гг. в ответ на чизкейки — так называли девушек-моделей, предстающих на фотографиях в соблазнительных позах. Однако широкое распространение снимки обнажённых атлетов получили ещё в 1920-е гг., а своё начало этот стиль фотографии берёт в эпоху немого кино и первых секс-симоволов экрана.

Появившийся в 1958 году «The Young Physique» считался одним из самых популярных журналов подобного рода. Правда, сравнение его с «Плейбоем» было бы совсем неуместно — это настолько несопоставимые величины, что все замечания об аналогиях нелепы и даже оскорбительны. «The Young Physique» не обладал ни присущим творению Хефнера интеллектом, ни роскошью, ни красотой: напрягающиеся ребята в набедренных повязках позировали почти на каждой странице, а нехитрая реклама преимущественно протеиновых добавок, тренажёров и наборов гантель подсказывала, что основной аудиторией являлись отнюдь не домохозяйки.

По причине сравнительной маргинальности тематики журнал не отличался богатством оформления и, как я уже написал, разнообразием рекламы — то есть двигателем развития издания. Что касается обложек, то на некоторых была видна неплохая задумка, но вся идея проваливалась из-за выражений лиц перепуганных мальчиков. Их неестественно напряжённые позы смотрятся странно после приятных улыбчивых девиц. Хотя возможно, я несколько пристрастен потому, что девицы мне вообще предпочтительнее.

Бонус
Для более подробного изучения жанра на сайте Vintage muscle mags собрана большая коллекция обложек бифкейк-журналов. Подборка «The Young Physique» за десять лет его издания там тоже имеется. Кроме того, страждующие оценят прилагающийся список моделей.

Сегодня я попал-таки на польские плакаты в галерею искусств XIX-XX вв. Заодно приметил, что по соседству на Караваджо всё ещё стоят. Змейка из людей тянется вдоль Волхонки, заворачивая в переулок.

От плакатов, признаюсь, ожидал большего. Вывешено всего десятка четыре-пять, не сотня, как написано у них на сайте. К тому же меня интересовали прежде всего текстовые. Хронологические рамки тоже оказались несколько шире — вплоть до 1970-х гг. Но самые классные — это, конечно, сделанные на рубеже веков, ещё имперских времён. Там даже писали зачастую на двух языках: на русском и польском. Причём русские тексты и шрифты выглядят более продуманными и тщательнее свёрстанными. По-польски иногда писали просто от руки. Вообще стиль и мотивы оформления практически не отличаются от русских, если кто видел плакаты или иллюстрации в журналах того времени. А вот по поздним годам — уже видна разница. Правда, там уже встречается много примитивных работ. Претендующий на интеллектуальность минимализм 60-х со скупой заливкой и надписями Гельветикой совсем скучно смотреть. Как и пёструю огородную инфантильность, присущую соцстранам Восточной Европы: какие-то небрежные аппликации, мультяшные очертания и глухонемая пустота фона. Короче, получилась больше выставка польского плаката, нежели польского плаката.

Потом я прошёлся немного по остальным залам. Полюбовался Ван Гогом, правда случайно пропустил Матисса (почему-то засело у меня в голове несколько дней назад, что я должен на него посмотреть, и вот же — забыл). В музее народу мало. Все музейные тётушки-работницы смотрят в окна. Причём так печально, словно заключённые.

Ещё сегодня узнал из щитка-указателя, что Кремль у нас, оказывается, музей-заповедник. Это глубоко запало мне в душу. Вообще слово «заповедник» в моём сознании, наверное, окончательно испорчено: мне сразу представляются печальные лоси, зайцы и прочие животные, которых нужно непременно защищать. Вот интересно, там хоть белки живут? А то я не был в Кремле со школьных времён.

С раннего, тёмного утра, лёжа в кровати и даже ещё не умывшись, я принялся за книги, почувствовав сквозь сон тягу к немедленному чтению. После чего завтрак решил пропустить и сразу же пообедать, как одинокая молодая вдова. Подал себе ароматный и густой рыбный суп со сметаной, пироги, фрукты и чай. Поскольку днём намечалась встреча с приятелем (и, может быть, второй обед), в одиннадцатом часу я собирался посетить галерею искусств на Волхонке посмотреть коллекцию польских плакатов. Но замечтавшись, впутался в суетные бытовые проблемы, задержавшие меня дома дольше обычного, и от посещения музея пришлось на сегодня отказаться. Уже в который раз.

Сегодняшнее бритьё, кажется, вышло одним из самых неприятных за последнее время — расплата за то, что забыл провести процедуру с вечера. Лицо нестерпимо жгло, несмотря на все успокаивающие бальзамы и кремы. Однако, к моему удивлению, на улице эта неприятное ощущение не усугубилось, как обычно. Поэтому в пути я спокойно продолжил утолять тягу к чтению, листая Жиля Делёза в айфоне.

По всей Москве радостно защебетали птички. Это значит, что по земле потекла снежная жижа. Но не стоит отчаиваться: в центре нашего города есть ещё места, где можно почувствовать себя полярником-первопроходцем, преодолевая непредсказуемые завалы снега цвета крем-брюле.

Основная программа встречи не заняла много времени, поэтому мы сразу перешли к пункту «разное» и отправились есть пироги. По пути встретили молодую даму в капоре. Вероятно, сбежала с репетиций из какого-нибудь театра на обеденный перерыв или за сигаретами. Возвращаясь домой, я думал, что всё-таки надо непременно сходить на выставку польских плакатов. Может, завтра…

Тарзан — супергерой моего детства, смесь Маугли и Джеймса Бонда. С первым его роднит социальное происхождение, со вторым — количество новелл, романов, фильмов и телесериалов. Две имевшиеся толстенные книги Берроуза были прочитаны мною за период с семи до десяти лет несколько раз. Ещё я помню, что в начале 90-х очень любил смотреть чёрно-белые фильмы с Вайсмюллером, где он кувыркался с разными хищными зверями, бегал с мартышками, плавал и боролся с огромной змеёй, общался в перерывах между победами над окружающим животным миром с очаровательными американками или со своими обезьянками — одним словом, он вёл активную и здоровую жизнь.

19 октября 2008

Посмотрел я тут неклассического Тарзана. Мне так афиша понравилась — в духе «Нью-Йоркера», что я быстро сел за просмотр. Где там сразу разглядишь, что «adults only»? И сборник ещё показался такой богатый: там два фильма и куча допматериалов и трейлеров.

Тарзун и долина похоти / Tarzun and the Valley of Lust (1970)
Ой, ну я не ожидал. Там все раздеваются в первые минуты… И ещё большая обезьяна… А в перерывах дикую природу показывают: львов, носорогов, антилоп всяких — Африка! Но немножко. Потом… Нет, правда, не ожидал. (Хотя, надо сказать, урезанная и скучная версия. Видно, что не все подробности нам раскрыли.)

Тарз и Джейн, Чита и мальчик / Tarz & Jane, Cheeta & Boy (1975)
Во втором и основном фильме (ну смотреть, так смотреть!) уже говорят побольше, и крокодил есть смешной, игрушечный, и лошадь, разрисованная под зебру. Да и вообще вроде весёлые приключения завязываются: на героев и дикари без штанов бросаются, и звери хищные. Но последние неохотно. Видно, животное халтурит. Тигра, например, берут подмышки и с трудом поднимают. Больше на танцы похоже, а не на схватку, но всё равно мило — тигр же! Вообще фильм нехитрый, преимущественно с генитальным юмором, но, в принципе, тоже безобидный. Конечно, я думал, эти картины окажутся содержательнее. Но определённое удовольствие они могут доставить.

Дополнительно прилагался на этом сборнике небольшой фильм про Карзина (вот вам ещё один вариант имени), в оригинале называющийся «Girls on the Rocks» (1962). В не очень удобном качестве дошёл. Куча девчонок просыпается на безлюдном пляже, рядом — инструменты. Вот они и начинают играть и петь. Большой и тупой Карзин попадается им позже в джунглях. Немножко беспорядочной погони и потасовки с недоброжелателями, которых могучий герой валит одной левой, и снова вечеринки, напитки и пляски. Беззаботное видео.

Ну и напоследок подборка коротких видео 30-50-х гг: этнографические съёмки африканских дикарей с их танцами и бытом, пигмеи, слушающие патефон, несколько винтажных съёмок на природе, а также танцевальные номера «Африка Гоу-Гоу» и «Горила и девица».

Совершенно удручает дурная привычка, когда в разговоре фамильярно называют писателей по имени и отчеству. Причём произносят завсегда с каким-то залихватским позёрством: «А вы чё, Антон Палыча не читали что ли?» — как будто это их юродивый консьерж или любимый сосед по даче. Чаще всего, заметил, достаётся Пушкину и Достовскому. Гоголя удобнее и быстрее назвать по фамилии. Остальных либо не помнят, либо не уверены, что имена сразу будут поняты собеседником.

Вы ведь наверняка знаете, что существует серьёзное научное объяснение тому, что беспорядочно сваленные верёвочки или провода непременно заплетутся в узлы. Скорейшее принятие этого закона в определённой мере учит вселенскому смирению. Но вот что меня больше занимало ещё с детского сада, так это почему сколько не запрокидывай кружку с кефиром, всасывая остатки, всё равно на донышке остаётся маленькая лужица. Вытряхивание из пачки сока до последней капли (которая никогда так и не наступает) относится к этой же неразрешимой проблеме.