Как-то раз в Греции я ужинал в полюбившемся мне итальянском ресторанчике недалеко от дома, где я жил. Был ещё один ресторан, но до него нужно было дольше брести. Поэтому туда я ходил с компанией. Здесь же я был постоянным клиентом, приходил почти каждый вечер, так что меня там знали все официанты. Обыкновенно я садился за маленький столик в уголке, наблюдая за большими компаниями иностранцев и греков, пирующих большими компаниями. Именно в этом ресторанчике я ужинал с миллионершей.

В этот вечер я уже расправился с тортеллини, которых я обычно там заказывал, и ждал десерта. Тут в ресторан вошли две зрелые дамы: одна — небольшого роста, спокойная, предпенсионного возраста, другая — помоложе, покрупнее и погромче. Она сурово гоняла немолодых официантов, выбирая место для ужина и находя неудобства в аккуратно предлагаемых ей столиках. Громко и сурово она возмущалась и обмахивала себя ладонью, привлекая к себе также внимание посетителей. Потом эта пара наконец села недалеко от меня, а недовольная женщина продолжила подозрительно оглядываться вокруг. Официант послушно записал нарочито медленно зачитанный заказ и поспешил на кухню. Тут её суровый глаз остановился на мне. «Ну сейчас и мне перепадёт», — подумал я. Несколько секунд в тишине мы неподвижно смотрели друг на друга, глаза в глаза. Я сглотнул и робко произнёс по-гречески «Приятного аппетита!» И тут неожиданно дама преобразилась, заулыбалась, засияла, принялась расспрашивать меня, кто я, откуда, ну и так далее. После этого она весь вечер улыбалась, довольно курила и больше не ворчала. Когда я уходил, мы ещё раз улыбнулись и кивнули друг другу на прощание.

Я уже не раз жаловался, но как сокрушает всю мою внутреннюю веру в человека, когда сев перед приятным горячим блюдом, расстелив салфетку, взяв блестящие вилку и нож, немного волнуясь от предстоящего удовольствия, я вдруг слышу чей-то торжественный крик «Приятного аппетита!» Мне приходится отвлечься от тарелки, чтобы поднять взгляд и посмотреть на нарушителя моей интимной близости с едой. Он самодовольно улыбается, он ляпнул, что ему привили, совершенно не задумываясь о моих чувствах. К чему эта ненужая фраза? Если бы люди искренне заботились друг о друге, им бы скорее следовало желать «Приятного пищеварения!» Но все, конечно же, так трепетно страшатся столь глубокого участия в тайных процессах своих тел, что отмахиваются заученными фразами.

И вообще я не понимаю, как аппетит может быть приятным. Он может просто быть или просто не быть. Он может быть хорошим, то есть большим, или неважным, хиленьким таким. Меня возмущает именно смысл фразы. Я спокойно воспринимаю bon appetit, но вот приятный мне неприятен.

Помирающий свежий карп вдыхает дюжину раз в минуту. А госпожа Милюхина в постели — семьдесят пять. Насколько верно утверждение господина Милюхина, что его супруга холодна, как рыба?