Дело было ещё в марте.

У меня голова либо болит, либо пустая. Однако мне захотелось посмотреть города да страны, людей, зверей и море. Эту неделю посвящу небольшим покупкам и подготовке, а на следующей отправлюсь куда-нибудь покататься. Для начала решил, ненадолго и недалеко. Билет взял. В один конец, чтобы веселее. Точно буду в Киеве и Одессе — это моя давняя мечта. Пока так.

Я очень много сплю, а немного прогуляться выхожу ближе к вечеру, а то и вовсе очень поздно. Летом ночью в Москве просто великолепно.

Заметил, что в последнее время в срочном порядке совершенствуют переходы, выкладывают дорожки для слепых, делают съезды с тротуаров для колясочников (иногда даже пандусы). Как-то быстренько организовали это. И не только об инвалидах подумали. Что вы! Тут даже Мичуринский проспект, наконец-то, асфальтируют. Пару ночей назад видел, и Университетский обновляют. Я по Москве мало перемещаюсь, поэтому не знаю, везде ли это так. Однако всё, что связано с улучшением инфраструктуры, меня всегда очень вдохновляет.

Хотя — к слову об инвалидах — все эти лифты в переходах ни хера не работают. Читали как-то ночью даже инструкцию к одному из них. Что-то там подъехать, нажать на кнопочку, дождаться работника, который прибежит и специальным ключом откроет лифт (в два-то часа ночи, ага!). А сам лифт — просто конструкция за пыльным мутным стеклом, который, видно, никогда никого и не поднял.

Утром не спалось. Хотелось уйти куда-то.

Взял шоколад и бананы, поехал в МГУ, в гости к Лёхе. А там все учатся, ГЗ кишит народом, когда я уже забыл, что там учёба. Приезжаем только поесть, попить, посидеть, выходим из здания ночью, когда никого уже нет. А тут народу тьма. Самый разгар учебного дня.

Окошко у Лёхи узкое и вид такой грустноватый.

Нужно очень глубоко присесть, чтобы увидеть так.

Пока ждали пробуждения Васи решили поиграть немного. Я вообще играю в шахматы раз в пять лет. И, конечно же, мою коронованную особу вынудили сдаться.

К этому моменту как раз подоспел Вася, ставший свидетелем клеточных скитаний одинокой фигуры.
В изящных беседах за морсом, ряженкой и чаем просидели пару часов.

Я, глядя на пятиметровый потолок:
— А вы не думали его расписать?
Лёха:
— Да как-то руки не доходят.

Вдруг смотрим, а за окном — солнце.

Вышли. Действительно — весна.

Университет. Дело к ночи. Скользко. На заднем фоне проезжает всеми любимый 4-й троллейбус.

Главное — быть самим собой. Я задумался, а что делать, если ты «сам по себе» трус, лгун, негодяй и обманщик? И тут же выкрутился, что не может так быть. Значит, нераскрытая суть ещё глубже.

Курсе на третьем мы беседовали с преподавателем-греком о том, что поскольку греки и вообще южане склонны к словесным перепалкам, перекрикиваниям и привычны к такой «терапевтической» ругани, то процент самоубийств и сумасшедших отчаяний в их странах ниже, чем в северных. Я как приверженец нордического спокойствия тогда позволил усомниться, что неспособность сдержаться от оскорблений и смолчать так уж и хороша. И остался при мнении, что переругиваться всё же не стоит. Люди разные и кто знает, что принесёт им то, что ты выговоришься от души. Возможно, я смотрел на проблему через свою призму. Повидал я к тем временам и женщин, в слезах убегавших из паспортного стола от хамства самодовольных паспортисток, да и меня самого всегда очень остро, хоть и незаметно, кололо любое повышение тона и ругань. Понятно, что привыкшие крыть друг друга в ежедневных заторах на узких улочках южных городков мужички, не столь ранимы и чувствительны.

Как-то раз во время одной из посиделок за явствами и напитками мне выписали такой шутливый диагноз. Поскольку я вообще не пью, — бывает, похлёбываю бокальчик вина в течение нескольких часов ради этикета (и то не до донышка), — то, говорили за столом, в отдалённом будущем может случиться так, что под прессом каких-нибудь обстоятельств я сорвусь и тогда пропаду в глубочайшем запое. Мне это показалось занятным. Это ведь почти история из фильмов ужасов про тихих и послушных мальчиков, которые когда их доводят, наконец, до ручки, выпускают затаившегося монстра наружу, и потом уже просто так чудовище не остановишь (Toxic Avenger?).

Довести ведь можно любого человека. Сокрушительными неудачами, постоянным страхом, изматывающим издевательством или ещё как-то. Под словом «довести» я подразумеваю не просто какую-то единичную вспышку гнева, а настоящее отчаяние и слом всей жизни человека. Когда знакомые и соседи подозрительно косятся, а дамочки пугливо переговаривают вполголоса: «Надо же, был такой спокойный мужчина, всегда улыбался и здоровался, а тут…» Когда помочь уже так трудно, что почти невозможно. И у каждого своё больное место, каким бы оно странным и незначительным не показалось посторонним. (Да, больной хочет выздороветь, а бедный — разбогатеть.) И гибнуть каждый будет по-своему: тихо спиваться, дичать, убегать прочь, тускло выцветать или просто устало покончит жизнью. И самое гнусное, что на удалых пьяных поминках никто за столом так и не задумается, а что же случилось, и только одинокая фигура вдали заплачет у тёмного окна.

Ради лёгкого окончания.
Обсуждая в переписке примерно эту же тему, я случайно напечатал «экзистенциональный вакууc». Так в опечатке родилось очень красивое слово. Я тут же решил, что это, по всей видимости, какой-то американский зверёк.

— Белый господин, белый господин, я видел вакууса. Там, за плантацией, он покусал рабочих.
— Чёрт побери! Мэриам, принеси мне мою двустволку!

Есть такой сказочный приём, когда всяческого рода волшебницы и феи от магического безделья обращаются в разных слабеньких старушек и попадаются на глаза благородным бедным девицам и капризным хамоватым дочкам, после чего воздают им за деяния их. Известный поучительный сюжет с очевидной моралью, что быть добрым и учтивым нужно со всеми, не ожидая награды.

А теперь не сказки. Однажды в Греции я просто улыбнулся в ресторане одной старушке, которая пристально смотрела на меня. Пожелал приятного ужина и собрался было доедать десерт. Но она настояла, чтобы я сел за её стол. Она была, к слову, не одна, а с сиделкой, такой простой, глуповатой, но доброй женщиной. Старушке было что-то около 83 лет. Она оказалась какой-то миллионершей, приехавшей на историческую родину из Нью-Йорка. Больше часа она мне рассказывала свою историю жизни, а я сидел и слушал. Как она играла свадьбу после войны, в 1945 г., на севере Греции и как в те дни шёл снег, как она после уехала с мужем в США, как она там жила. Такая жизнь. Иногда она прерывалась и вдруг спрашивала повелительно: «А ну-ка, мальчик, сколько тебе лет? А откуда ты знаешь греческий? А чем ты занимаешься?» Я был рад такому разнообразию, поскольку ужинал часто один, без застольных бесед. В конце она потребовала мой счёт и оплатила его, хотя я сопротивлялся и жалко махал своей карточкой. «Нет, мальчик! Я заплачу». После она меня ещё приглашала составить ей компанию в последующие дни, но я должен был уезжать на Корфу.
Я вернулся домой и гордо заявил одногруппнице, с которой жил в одном доме: «Меня только что угостила ужином миллионерша». И пошёл читать книжку.

P.S. А ещё в феврале перевели мы как-то с Сашей весёлую старушку через льды и сугробы на улице Лебедева. Забавно: она что-то весело рассказывала себе под нос про лёд, а мы вели её и ржали. Расстались в приподнятом настроении. Чем не фея?

Случайно встретили вчера очаровательное существо в элегантнейшем наряде (конечно же, захотел подобный свитерок заиметь и себе). Оно всячески льнуло ко мне, но на фотографии с ним настоял Саша.

Стоит ли говорить, что вышедший пописать молодой собак испытал настоящий шок.

Вечерние поезда, идущие с Юго-Западной, привозят печальных уставших людей, страшно стареющих дев и тусклооких мужчин, безразличных и потерявшихся.

На Кропоткинской широкая платформа подозрительно плотно наполнена народом. Это из-за Пикассо что ли?

На Лубянке человеку стало плохо.

Чистых прудов я, как всегда, боюсь. Начиная от них и севернее я всю жизнь себя чувствую неуверенно.

С Охотного ряда приятнее всего возвращаться домой.

Ну а на Университете после десяти-одиннадцати вечера ежесуточно настроение «Я шагаю по Москве».

Просидев почти пять часов за едой, питьём и болтовнёй, мы пошли вспоминать университетское прошлое. Нашу инициативу немного пошалить из остальных сотрапезников никто не поддержал, и мы остались вдвоём с Сашей.

Внимательный читатель обратил внимание, что просто так мы не ходим. Обычно поздним вечером нас тянет поваляться или на лавке или в нетронутых собаками сугробах. Ну вот.

Добрели до старого доброго корпуса. Саша обещал, что у огня в столь поздний час непременно будут грется необычные и интересные люди, но там никого не оказалось.

Вот по этой дорожке я каждый вечер возвращался домой. И так три с половиной года. Было здорово. Хотя и дальше вроде бы, и надоедала одна и та же дорога, но теперь как-то уже и не важно всё это.
Здорово было, когда выходишь после закрытия библиотеки часов в восемь зимой. Кругом тьма холодная, собаки жмутся от ветра к стенам и прячут морды, освещения у корпуса, конечно, никакого, фонари мёртвые стоят и лишь ГЗ сияет.