Был у меня в школьные годы друг. Зашёл я как-то к нему в гости, он провёл меня на кухню и стал хвастаться новой неразбиваемой кружкой. Он покрутил её у меня перед носом и со всей дури шарахнул об пол. После спокойно поднёс её снова мне, чтобы я убедился, что ей не больно и она вполне себя кружка, как и до падения. Не треснула! Мы посидели, попили, поели, поболтали, он ещё пару раз грохнул её об пол, чтобы доказать мне и в лишний раз убедиться самому в уникальности кружки. Кружка терпеливо сносила эти испытания собственной исключительности. После я ушёл домой.

Через несколько недель друг позвонил и радостно сообщил мне, что он всё же кокнул эту бедняжку. Она достойно перетерпела все эти дикие эксперименты, ни трещинки не появилось на её поверхности, но в один миг она не выдержала. Вполне вероятно, что она служила бы долго, не разбивалась при случайном падении, но для бесконечного краш-теста кружка оказалась неподготовленной.

Вот беда, подумает кто-то. Куча обыденных, легко разбиваемых кружек, чашек и стаканов смотрели всё это время, как тестируют их коллегу. Какие-нибудь чашечки переживали и не могли вынести такого издевательства, старые тёртые кружки, оставшиеся теперь без внимания и чая, сурово приговаривали, что так, мол, и надо. Нечего выпендриваться, что небьющаяся, вот и получай! Возможно, эти посудины до сих пор целы и неразбиты и благополучно пережили некогда «бессмертную» кружку.

А вот интересно, какой кружкой лучше быть?

Я очень люблю Москву!
Для меня эти слова много значат, и я ими не разбрасываюсь, поэтому рад повторить, что я люблю Москву. Моя любовь к ней весьма интимна и трепетна. Не просто потому, что я родился в этом городе и живу всю жизнь, а по какой-то ещё иной, необъяснимой словами причиной. Я чувствую этот большой и живой город именно моим. И даже само имя меня приводит в полусвященный трепет. Я мало с кем говорил об этом. Один раз, помнится, прошлой осенью я пытался описать, что я чувствую, своему другу.

Вероятно, места, где человек провёл первые годы жизни странными отпечатками наслаиваются на детское сознание, и после — в течение всей жизни — сохраняется мистическое чувство причастности, родства и привязанности. Какая-нибудь пыльная тёмно-бурая кирпичная стена может пробудить столько воспоминаний, столько забытых чувств, эмоций, потерянных навсегда моментов той далёкой жизни, где ты был меньше метра ростом и впитывал всё отовсюду, открывая для себя этот мир.

Моё детство — это район Красной Пресни и Тишинки: огромный собор, зоопарк, где я проводил много времени в конце 1980-х и паре первых лет 1990-х гг. рисуя животных, стадион за высоткой, где я бегал в пятилетнем возрасте наперегонки с какой-то женщиной, и много всяких иных мест, которые уже исчезли или затерялись в памяти. Чем ближе я нахожусь к тем местам, тем сильнее у меня кипит внутри смесь странных чувств упущенного времени, счастливых светлых моментов, беспечного существования. Мне настолько бывает не по себе, что я опасаюсь ходить там поблизости один без друзей или близких людей. Но почти каждая прогулка по Москве меня приводит туда, словно меня влечёт непонятный магнит.

Так, я уже хочу отправиться что-нибудь фотографировать. Хватит пока домашнего чтения.

Когда я был в Германии, то очень часто мне казалось, что я слышу русскую речь. Я резко оборачивался, думал, что зовут меня, смотрел, кто. Хотя русских в Мюнхене достаточно много, но в большинстве случаев я реагировал именно на немецкую речь. Если не вслушиваться, то кажется, что говорят по-русски. Немецкий язык является фонетически близким нашему благодаря богатству шипящих звуков, звонких согласных и т.д.

Несколько лет назад я видел репортаж по Euronews, где западные филологи рассказывали о том, что успешным для человека станет, скорее, изучение того иностранного языка, который близок родному фонетически и в котором доминируют приблизительно те же звуки. Мне показалась весьма интересной и&nbspзанятной эта идея. Раньше я об этом никогда не задумывался и учил то, что давали. Так вот для русского Euronews назвал самым схожим по звучанию португальский язык (О, да! Теперь я обеими руками за этот вывод и полностью согласен).

Но, признаюсь, это всё же весьма романтическое пожелание европейских филологов, так как выбирают иностранный язык исходя из других предпосылок. Хотя, может, со всякими этими БРИКами и начнут учить португальский.

А вы верите, что жил когда-то… ну, например, Сократ? Не по всяким источникам, трудам и ссылкам и упоминаниям современников, а вот в душе, сами верите? Верите, что пару дюжин веков назад он вот также ходил по земле, вставал, умывался, болтал там на своём древнегреческом языке, кушал иногда козлиное мясо, попивал вино, улыбался, думал о природе вещей, рассуждал о богах, встречался с людьми, они его приветствовали, некоторые недолюбливали, некоторые слушали увлечённо, кто-то избегал его, а кто-то уже бежал в ближайшую аптеку за цикутой… Но он был. Он жил в этом мире. Вы можете в это поверить, как в своё существование? Несмотря на пропасть лет, отделяющих нас от тех времён?