В середине 90-х гг. в школе у нас некоторое время был такой предмет. Ужасные воспоминания. Там нужно было каждому рассказывать, как себя правильно вести. Ощущения, словно тебе в голову со всех сторон тычут тупыми отвёртками глухонемые монахи. Это было настолько пошло, стыдно и ущербно, что я предпочёл бы лишний урок труда — следующего по бесполезности.

Нам было лет по 11-12, мне 10, поскольку я был ещё и младше всех на год. В таком возрасте обсуждать столь великие понятия как жадность, нахальство и стыд уже несколько запоздало. Но на меня указывал палец учительницы и впивались её глаза, а я спешно листал пособие по хорошему тону и не мог найти в нём ничего толкового, чтобы не испытать тошноты от очевидности сказанного. Наконец, я подумал и объяснил, что воспитанному человеку нужно уметь слушать собеседника. И сразу умолк, чувствуя, что не задел струн её души. Учительница поморщилась, покачала головой, словно я был кобылой, пришедшей последней на скачках, и посмотрела в класс: «А, ну ладно! Кто следующий?»
«Ну вот, я… у меня есть мороженое, — начал голос из середины класса, — а рядом у мальчика нет. Вот. Ну, и есть рядом с мальчиком мороженое — это нехорошо! Ему ведь тоже захочется». Этот был верный ход, её глаза светились: «Какой хороший пример!» Вот от этого всего меня и тошнило.

Слава Богу, что это мучение было недолгим, и, получив четвёрку за свои скромные познания в изысканных манерах, я стал мирно и с присущей мне добротой ненавидеть только уроки труда.