Разные фотографии из поездок по Европе этим летом и осенью.

В большом универмаге «Карфур» в Барселоне в субботу днем в некоторых отделах выключают свет. Покупатели катят тележки в полумраке. Продавщица на кассе объяснила: сэкономленные таким образом на электричестве деньги передают какой-то школе для детей-аутистов.

Международный туризм стал настолько доступен, что любой прокаженный в драных штанах может купить билет и полететь, например, в Барселону.

Барселона плохо на меня влияет. Я иду по улице, страшно ругаюсь про себя и возмущаюсь, что кругом одни кретины. Это некрасиво, я корю себя за это злое ворчание, но ничего не могу с собой поделать и снова срываюсь.

Жил бы писатель Горький в наше время, то черпал бы вдохновение для рассказов в Барселоне. Ущербные, хромые, дефективные, кривозубые, подбитые, перекошенные, без ушей и с оторванной штаниной — разнообразие типажей, несомненно, привело бы писателя в неописуемый восторг. Тяжелые жизненные драмы заключались бы отнюдь не в конфликте человека и общества, а, например, пешехода и тротуара или же рук и пакетов, туловищ и дверей.

В последний день в центре города прошла демонстрация за независимость Каталонии. Огромная толпа пестрила красно-желтыми полосатыми флагами. Воодушевляющее и даже радостное зрелище.

В Барселоне я провёл два дня на стройке, и мое пальто и свитер провоняли костром, в котором чернорабочие-африканцы сжигали ломаные поддоны, пустые коробки и прочий мусор. Пальто проветрилось лишь через неделю после прогулок по морозному и свежему Бухаресту.

Гостиничный триптих

День в Малаге прошёл на окраине города — в отеле на шоссе возле аэропорта и приморском загородном районе. Я даже не знаю, пересекал ли я административную границу города и могу ли заявлять, что был в Малаге. «Малага — очень красивая, обязательно остановитесь в центре в следующий раз», — расхваливала город добродушная таксистка. Потом она больно ударилась головой о багажную дверь, поспешив вытащить мой чемодан из не до конца открывшегося багажника.

В Мадриде я так долго собирался в бассейн в отеле, что когда залез в воду и только оттолкнулся от бортика, прибежал небольшой по размеру юноша-служитель и объявил, что бассейн закрывается. Я ответил, что выйду через минутку, на что он резко, но неуверенно пропищал: «Нет, сейчас же!» Это был взлохмаченный смуглый мальчик со слабыми усиками. Я подумал, что выгонять постояльцев из бассейна в урочный час это своего рода тяжелая битва для него.

В Румынии я не попал в музей. Потому что с собой не было наличных денег. Билетёрша сидела за небольшим светлым прилавком на низеньком стуле, из-за чего ее голова была ещё ниже прилавка. Тогда вместо музея я весь день гулял по снегу. Накануне его выпало очень много, и я именно топал по снежку и радовался. Захотелось покататься на лыжах в парке в Москве. Буду хранить эту мечту до следующего возвращения домой. Хотя наверное избегу этой забавы из-за смущения. Не хочу, чтобы прохожие видели, как я, разбросив палки, шлепнусь вперёд, наступив одной лыжей на другую. Может, кататься по ночам?

В январе я полмесяца провел без компьютера, а в московской квартире 10 дней не было горячей воды. У макбука вышла из строя видеопамять. Случилось это посреди командировки в Испании, а починить его удалось только по приезде в Москву. С водой же трудности возникли из-за протечки в квартире жильца, который несколько лет не выходит из дому и не пускает к себе водопроводчика. Трубу перекрыли, а раздосадованные жильцы несколько дней выманивали и всячески уговаривали затворника через дверь.

В Москве сходил с Васей на выставку эстонского искусства в галлерее на Крымском валу. А после мы еще раз заглянули на основную композицию. Ее часто обновляют и перевешивают картины. В последний раз оказалось, что макет рабочего клуба вынесли в холл, а в одном из залов повесили большую картину с Лениным — то известное полотно, где он сидит читает газету, а вся мебель накрыта, чтоб не запачкал.

Вчера я летел из Порту в Барселону с пересадкой в Мадриде. Как обычно, столкнувшись с испанцами, испытал глубочайшее раздражение всем их поведением, шумной болтовней и беспорядком. Мне кажется, количество кретинов в испанских аэропортах выше, чем в остальных, а Барахас непременно удерживает лидерство в их количестве. Бестолковые пассажиры неожиданно встают в узких проходах и водят лицом по сторонам или начинают громко общаться, не обращая внимания на то, что преграждают путь и мешают остальным; они на ровном месте роняют сумки и опрокидывают свои чемоданы под ноги другим; они не умеют ходить по лестницам и пользоваться эскалаторами. Ярчайшей иллюстрацией кретинизма остается для меня недавний случай в барселонском аэропорту Эль-Прат: пассажир передо мной вошел в движущийся поручень на эскалаторе и опомнился, только, когда его начало поднимать вниз.

Сегодня «мы летели по маршруту Москва—Барселона». Золотых клиентов, видимо, на борту не было, весь ряд Space+ был свободен. Обожаю такое везение. Я вытянулся, как бродяга в зале ожидания, на три кресла, и очень быстро пролетело время в пути. Мне кажется подобная раскладушка на три кресла даже удобнее бизнеса.

Где-то в приальпийских краях самолетик хорошо встряхнуло. Кто-то робко взвизгнул, кто-то даже залил напитками потолок. У меня странным образом ничего не пролилось.

Ел фрукты. Хочу давно отметить, что у «Аэрофлота» очень хороший поставщик мандаринов. Они всегда сладкие, а сегодня еще и крупный, как апельсин, попался.

В прошедший месяц «Аэрофлот» дал пассажирам эконома поиграться с настоящими приборами, но как только чемпионат по футболу прошел, вилки и ножи отобрали и снова всучили пластиковые.

В полете читал «Что делать?» Чернышевского и «Компромисс» Довлатова. Было бы нахальством расхваливать Довлатова. Посетую лучше о «Что делать?». Странно читается книжка. Я ее уже второй полет не могу закончить. Мне кажется, с точки зрения литературы это какая-то шляпа. Иногда бывает блеснет и несколько страниц идут как по маслу, а потом опять топь. Теперь я окончательно убежден, что школьникам ее лишь по идеологическим причинам навязывают читать, — художественного восхищения книга не вызывает. В школе я первые несколько глав поковырял и бросил. Было немного стыдно все это время. А тут я раз волосы сушил неудачно, и они легли у меня, как у Чернышевского. Перетянуть укладку никак не получалось. Я еще подумал, вот я мучаюсь, кручусь, как обезьяна с феном, а Чернышевский безо всяких приборов себя так начесывал. Ну потом еще прочитал «Девятый сон Веры Павловны» про говно и музыку. Так и решил, коли столько знамений, то прямо необходимо взяться за роман. Чувствую оттого странного рода гордость, хотя удовольствия никакого.

С самой первой поездки в Барселону меня больше всего восторгали и привлекали ровные долгие ряды контейнеров в морском порту. Я могу смотреть на них очень долго, и это рождает во мне очень высокие чувства и стремления.

Прилетел в Барселону, а тут таксисты бастуют. Спуск к такси закрыт, и табличка приставлена, мол, извините, пользуйтесь другим транспортом. Я еще пока багаж ждал в окошко смотрел, думал, куда это все такси подевались. Пришлось ехать до отеля на метро с пересадками. В метро душно, сразу вспотел. От метро еще пешком пару кварталов чемодан катил по жаре. Ну и вдобавок воскресенье сегодня. Все магазины и супермаркеты закрыты, такси нет — засада! Сходил съел пару хот-догов в одном из работающих кафе поблизости. Так себе. Как обычно, никакого удовольствия от еды в Барселоне.

Барселона опять запомнилась плохо. Еще в Италии я перегрелся, и несколько дней потом чувствовал себя совершенно немощно: не было аппетита и кружилась голова. Мне кажется, я попал под небольшой тепловой удар. Останавливался в «Новотеле» в Корнелии. Это спальный пригород, откуда до города можно добраться на электричке. Район пустой, вся жизнь кипит вокруг торговых центров. Отель ничем не примечателен, похож на киношный мотель для киллеров, выжидающих жертву. Рядом проходит шоссе, а во внутреннем дворике визжат дети в бассейне. Кажется, тут одни англичане.

Вот, кстати, ещё одна испанская нелепость. Cafeteria в торговых центрах это не фуд-корт а секция кофемашин.

В начале февраля снег выпал в Москве, потом снег выпал в Европе, в том числе и в Париже. Рейсы задерживались, отменялись. Парижский аэропорт был полностью деморализован выпавшим снегом. Служащие на аэродроме завороженно смотрели в снег не шелохнувшись. В самом аэропорту тоже было пусто и неподвижно. Чтобы не унывать, службы решили в столь тяжелое время работать через один контрольный пункт, и посмотреть, насколько длинную очередь трансферных пассажиров им удастся собрать таким способом. За этим наблюдало штук шесть беспризорных служащих. Вероятно, они также были удручены нежданным снегопадом и работать для них в таких условиях оказалось бы неподъемным бременем.

В Шарле де Голле прозрачные трапы из зеленого стекла. Пассажиры движутся в них, как реактивы по трубкам. Трапы пересекаются: поток вверх — поток вниз.

Из-за отмены рейсов бизнес-лаунжи были забиты. Ожидающие, как хищные птицы, следили за свободными табуретами и в нетерпении торжественно захватывали едва остывшие места.

Мой рейс отложили всего на пару часов. Я смог улететь в тот же день, это было удачей. Парижское трудолюбие напомнило о себе еще раз уже по прилете, когда оказалось, что за четыре часа между рейсами эти кретины не удосужились донести мой чемодан до самолета. Не прилетели чемоданы и паре поляков, но они перенесли эту потерю бодро и со смехом. Заполнив бланки в отделе утерь, они ушли, и я остался в темной и холодной Валенсии в одном костюме и пальто.

Из-за выставки все отели в Валенсии были раскуплены, и мне снова пришлось снимать квартиру. Квартира была не просто холодная, а ледяная. Отопления, как обычно, нет, из оконных щелей дует, и у меня нет никаких вещей. Первую ночь я спал под тремя одеялами, но все равно промерз насквозь и простудился. Оскорбленный потерей багажа, я был совершенно подавлен и обессилен, что помогло недугу свалить меня. В последующую ночь я перебрался спать на кухню, устроив себе лежбище прямо под трескучим кондиционером — единственным источником теплого воздуха.

Валенсия мне понравилась в прошлый раз, но теперь у меня совершенно не было желания любоваться ей. Я, потупив взор, ходил на выставку (там же заряжал телефон), есть и домой. Потом ждал новостей о багаже.

В Валенсии нельзя просто взять и сесть в такси. Все по строгой очереди. У железнодорожного вокзала лезу я в машину, а таксист меня выгоняет, мол, иди в первое такси. Я отвечаю ему, что нет там никого, — пустая машина стоит. Так вот же не поленился, побежал проверять. Обнаружив, что действительно пустая, побежал на вокзал искать водителя. Две минуты рыскал, не нашел, и только тогда согласился везти меня.

Из Валенсии я поехал в Барселону на поезде — первый раз в Испании. Вагоны здесь меньше, теснее и неудобнее итальянских. Вдобавок пассажиры моего вагона оказались достаточно невоспитанным стадом. Всю дорогу они галдели, не замолкая, кричали через вагон, ходили по вагонам туда-сюда, пересаживались. Едешь, как с обезьянами. Нет, с обезьянами, пожалуй, было бы спокойнее.

В Барселоне я приятно отоспался в теплом гостиничном номере. Поскольку я менял адреса проживания, то чемоданчик летел вслед за мной, как письмо Бориса Житкова. В Барселоне он, наконец, нагнал меня.

Улетал в Испанию, а вернулся вроде как из Каталонии. Правда, во время моего пребывания в Барселоне, ничто вокруг не выдавало, что регион переживает важный период объявления независимости и находится на пороге решительного шага. Куда заметнее было ожидание надвигающегося Хеллоуина.

Хотя сейчас, три месяца спустя после объявления независимости, обострение спало, их самоопределение воодушевляло меня в те октябрьские дни, поскольку это, кажется, вполне естественное и неизбежное продолжение развития современных стран. Впрочем, мои испанские знакомые не разделяли моего хладнокровного вольнодумства и возмущались приводимыми мной аналогиями с благородным разводом. Как бы то ни было одно точно — нет государств, которые хотели бы к кому-то присоединиться. Пожалуй, за исключением Германии никакая страна в современной истории добровольно не объединялась. И в будущем, наверное, только Северная Корея когда-нибудь вольется в Южную.

В Барселоне я был на выставке. Гулял мало, но иногда по дороге смотрел по сторонам.

В последний, свободный день я посетил гору Монтжуик, на которой находится парк, музей и олимпийский стадион.

В начале июля снова поехал в Барселону. Я остановился в небольшом тесном номере в гостинице между вокзалом и старой и, кажется, заброшенной тюрьмой. Ничем особенным эта поездка не запомнилась: унылые однообразные дни, неудачная испанская еда — как всегда, мне не терпелось уехать оттуда.

В Барселонском аэропорту все идет раздражительно медленно. На стойках регистрации птичий базар теток из AirEuropa, которых зачем-то так много, но которые совершенно бесполезны. В очередях толкаются потные блиноголовые подростки, старухи, пытающиеся всеми неправдами пролезть первыми, и прочие кретины, зевающие по сторонам, — у них всякий раз чемоданы валятся из рук.