В Португалию я прилетел с пересадкой в Праге. Лететь над Чехией одно удовольствие: так красивы золотистые поля и холмистые берега Влтавы. На закате прибыл в Порту. В первый раз я прилетал сюда ночью, и лишь теперь смог увидеть город — облепивший гору, весь в оранжевых крышах, с огромным уродливым пятном — стадионом.

Я снова посетил Барселуш. Там мы обедали в ресторане, где все официанты были седые сеньоры. В первую ночь шел сильный ливень. Во вторую ночь жители галдели и шумели по случаю победы футбольной команды. Все следующие дни по всем телеканалам в ресторанах и барах крутили на повторе забитые мячи.

Во время поездки в Коимбру видел вдоль дороги столбы с гнездами аистов.

Португальцы говорят, что они все богачи, просто именно сейчас денег у них нет.

Люди в большинстве своем тут маленькие да скрюченные.

Наконец, впервые в жизни я увидел океан. По правде сказать, я ждал буйную стихию, но океан не сильно отличался от моря. У воды отталкивающий запах протухших водорослей. Никто в океане не плавает, лишь редкие пляжники мочат ноги. А все от холодного течения. Говорят, температура воды около 15 градусов.

По вечерам из Шереметьева-2 (теперь F) вылетает много рейсов в Китай, Таиланд и Индию. Поэтому уже с четырех часов вечера к регистрации стягиваются толпы пассажиров. Они забивают проходы и быстро выстраивают молекулярные цепочки длинных очередей с отростками в виде собак, детей, громоздких чемоданов и багажных тележек. Среди многолюдных азиатских рейсов спрятались и несколько скромных европейских — в том числе и мой самолет в Будапешт.

В том терминале никогда не работает будка досмотра, и пассажиров там исследуют по старинке, вооружившись лишь ручным сканером.

Две русские тетки, не говорящие по-английски, оглядывают простоватую пакистанскую селянку, завернутую в халаты, кофты и прочее тряпье и увешанную серьгами, браслетами и побрякушками. Интуристка ничего не понимает, вертится. Наши тетки раздраженно ее инструктируют: «Мадам, руки поднимите! Да стой ты, не дергайся! Давай еще! Что в карманах? Кофту снимай!»

В Будапеште у домов нет номеров. Номера присваивают подъездам.

В Будапеште прямо в центре города торчит скала.

Поездка в Будапешт — klisunov.ru/travel/budapest/
Фотографии на фликре — flickr.com/klisunov

А еще я на один денек ездил в Сегед. Там тихо и спокойно.

Залезть в квартиру к дипломату и насрать ему на ковер — вот он русский симметричный ответ в духе нынешнего времени. — Meduza & Washington Post

Дочитал в полетах «Дневник» Нагибина. При том, что мастерство писателя у него не отнять, и слог бесконечно вдохновляет, и наблюдения остры и резки, и жизнь вырисовывается правдивая, его личность, последовательно открываясь, вызывала у меня некоторое гадливое отторжение. После историй о том, как писатель хотел раздавить зайца или разбивал уткам головы об лодку, я видел в нем затаенного психопата. Вдобавок он, как и все его ровесники, пораженный советской стерилизованной моралью, сдавлен ей до противоречивого злобного глумления над телесными радостями, которых вроде и хочется, но нельзя, ибо гнусно. В чем он с горечью признается, но поделать ничего с собой не может.

Но как литература — это изумительно.

Опять лето, опять Москва в окопах. Заговорщически роют одновременно и повсюду.

Вот на Варшавском шоссе прошлой осенью меняли бордюры. А теперь снова все перекрыли и разрыли. Те новые бордюрчики безжалостно повыкорчевывали и повыбрасывали в кучу — горько смотреть. Зачем же их тогда ставили на несколько месяцев? Получается, вообще никакого плана в головах нет: когда хотим роем, где хотим роем. Кто-то, вероятно, наваривает состояния на вечном ремонте. Но как бы мы не презирали жуликов и воров, куда страшнее довлеет над нами простая серая бестолочь.

Я часто езжу на такси. Вызываю машины через приложение Яндекса, оплачиваю привязанной карточкой, оцениваю поездки, иногда оставляю чаевые. Сами таксисты говорят, что звезды оценки им порой ценнее чаевых.

Попадаются водители ответственные и точные, профессионалы, а бывает, приезжают безалаберные любители. Я сносил все проделки негодных таксистов: что они медленно и вальяжно едут, или не замечают пустых выделенок и стоят в пробках, накручивая счетчик, или не подают машину верно по адресу, а стоят метрах в ста и ждут тебя, не читая примечаний к заказу, или не сразу выключают счетчик, прибавляя себе несколько рублей. Видишь подобное — и закипаешь: хочется сразу свершить возмездие и поставить низкую оценку. Но в то же время не хочется казаться совсем мелочным. Да и когда выйдешь из машины, гнев спадает, так что в конце концов я отпускал это и просто не ставил никакой оценки.

Вот вчера на счетчике, когда я выходил из машины, было 487 рублей. А позднее пришло сообщение о списании 513 рублей. Опять же мелочь, кажется, но вот эту несправедливость я пропустить не смог и тотчас же выставил низкую оценку. Приложение обещало разобраться. Хотя я не указал, за что я понизил оценку, и непонятно, с чем они будут разбираться.

Вроде бы я наконец поступил как следует, но весь день я чувствовал себя паршивенько. И таксисту, наверное, будет неприятно за плохую оценку.

The most difficult job in an agency is Chief Executive Officer. He (or she) must be a good leader of frightened people. He must have financial acumen, administrative skill, thrust, and the courage to fire non-performers. He must be a good salesman, because he is responsible for bringing in new clients. He must be resilient in adversity. Above all, he must have the physical stamina to work 12 hours a day, dine out several times a week, and spend half his time in airplanes.

David Ogilvy. Ogilvy on Advertising.

Вот оно слово — stamina! Конечно, Огилви пишет про рекламное агенство, но его слова наверно подойдут к любому бизнесу.

Вот еще одно определение мудака. На вопрос, сколько ему лет, он отвечает: «Возьмите трижды мои годы через три года да отнимите трижды мои годы три года назад и у вас получатся мои годы».

«Пять лет назад я был моложе его в четыре раза, а теперь…» — на сцену выбегают зрители и избивают мудака.