В среду планета завершила тридцатый оборот вокруг Солнца с моего рождения. Кузина принесла мне в подарок мой портрет. А я, со своей стороны, сводил ее в Третьяковскую галерею на Крымском валу, где она любовалась разными поучительными картинами.

Вечером мне принесли тортик. А арбуз я притащил сам. Меня сфотографировали с тортиком и арбузом, но я впал в уныние от собственного вида. Поэтому лучше взглянуть еще на парочку фотографий из галереи.

Америке понадобилось 150 лет, чтобы общество окончательно отвергло флаг конфедератов даже в качестве так сильно любимых многими традиций. Наступит ли у нас такое время, когда с городских площадей и скверов уберут ленинов, обыватели перестанут восхищаться чекистами, а жители будут стыдиться названий улиц в честь уголовников с портфелем и прочего советского номенклатурного мурла?

Ока у Тарусы.

Воздух Тарусы пропитан ароматом яблок и слив.
Фотографии Тарусы — klisunov.ru/travel/tarusa/

Если кто в наше время мечтает стать настоящим писателем, поэтом эпохи и певцом настоящей жизни народа, ему непременно стоит отправиться за сюжетами к кассам железнодорожных вокзалов.

Дали горячую воду. Не горячую — кипяток. Воды рыжая, мутная, как в Меконге, и от нее пар идет. Вот какая вода!

Тема этого лета — вся Москва перерыта. У меня тут возле дома на перекрестке с каждой стороны по яме, огороженной желтой решеткой, а через пятьдесят метров еще яма, а потом еще — и так далее в любом направлении. Некоторые ямы так давно вырыты, что где-то пруды образовались, где-то кустами все заросло, где-то сама природа затягивает дыры в земле. Собянин в этом году переплюнул себя 2011 года, когда он по всей Москве асфальт расковырял. Раскопки в городе — один из редких случаев, когда даже надеешься, что это лишь отмывание денег. Иначе страшно представить, что вся наша Москва разом подгнила снизу.

А еще у нас тут Мичуринский проспект роют лет восемь без перерыва. Прежде, когда я ездил вдоль него до Университета, по утрам на разделителе выгуливали собак — там хватало места для деревьев и широких лужаек. Но эти сцены я наблюдал лишь первые курса два. А потом начали рыть, расширять, снова рыть под метро, благоустраивать: деревья выкорчевали, лужайки разрыли и спрятали за заборами, район накрылся пылью и грязью. И это длится восемь лет. Это значит, что на стройке уже выросло поколение, которое всю свою жизнь видит бытовки, заборы, грузовики с засохшей землей на колесах, ходит через грязное месиво и задыхается от пыли.

В середине недели я ездил в город Ростов. Немного слов и очень много фотографий — klisunov.ru/travel/rostov/

Весь день полетел к чертям после того, как на кассе магазина у меня отказалась работать банковская карта и я, бросив шесть пакетов еды, был вынужден бежать домой за наличными.

Я никогда не жалел, что вымыл волосы.

А сегодня даже обрадовался, что помыл их вчера — раньше задуманного, ведь сегодня отключили горячую воду, а я об этом успел подзабыть, так что хрип в кране умывальника вышел сюрпризом. Сегодня вместо теплой ванны я устраивал представления, как Гудини: заходил под недоумение квартирной публики в холодный душ и выходил оттуда без вреда и лишнего писка.

Жаркие деньки с помпой завершили летний сезон, обрушив на Москву предосеннюю грозу. Вечером на улице уже заметно прохладно, а на тротуарах скапливаются опавшие желтые листья — еще не усохшие, как в рыжем октябре, но отзеленевшие.

Читал «Невский проспект» Гоголя и письма и очерки Чехова «Из Сибири». Очень мне привлекательно такое путешествие. Во времена Чехова самым непредсказуемым и опасным на долгом пути через весь материк оказывалась природа: то ветер и снег с метелью, то ливни и реки разливаются. Усугубляемая бестолковостью чиновничества она, помимо прочего, преображалась в бездорожье. В свете этих напастей мне понравилось, как Чехов ловко подменил две избитые русские беды дураки и дороги на чиновничество и холода (хотя прагматическая истина все же где-то посреди).

Удивительно, но никаких проблем с воровством и нападениями на путников в ту пору не было. А самым страшным инцидентом, случившимся с писателем в дороге, оказалось столкновение его тарантаса с почтовыми экипажами.

Я бы тоже проехался так по России до океана, неспешно посещая города и любуясь сибирской природой. Конечно, в таком виде затея окажется непредвиденно затратной. Вот сам Чехов сокрушался и укорял себя, что просчитывается и переплачивает на пустом месте. Вдобавок, если бездорожье хоть как-то подправлено железнодорожным сообщением, то вот безопасность в пути сейчас, наверное, под серьезным вопросом.

Вчера подобрал для кузины книжонку со стихотворениями Пушкина о зиме. Она прочитала ее до конца. Затем я вернул кузину к «Зимнему утру», которое она отметила как понравившееся больше всего, и попробовал разобрать его с ней, найти в строчках характер и историю. Стихотворение достается младшеклассникам в зазубривание благодаря искусному описанию природы, заключенному в этих пяти шестистишьях. Однако, хотя все трогательное в стихотворении увязано с природой, она лишь густой и топкий фон для сюжета, на который не сразу обратишь внимания.

Встал утром человек с постели и подошел к окну: там все белым бело, подморозило и ярко светит солнце — как чудесно! Он оборачивается от окна и наблюдает спящую даму. Вчера под вечер дама была не в настроении, и время тянулось невыносимо тоскливо. Сегодня, пока еще светло, можно поехать на санях вдоль леса, через поля, до берега — и обратно. Там, кажется, так чудно и свежо сейчас.

Кузина по наитию уходила в прямодушное радостное чтение каждой строчки. Я осадил ее допустимую, но легкомысленную радость, отметив, что «Зимнее утро» мы поймем лучше, если посмотрим, что Пушкин написал днем ранее — «Зима. Что делать нам в деревне?..» И особенно строки «По капле, медленно глотаю скуки яд» и «Тоска! Так день за днем идет в уединенье!»

Так вот сидишь ты в забытом уголке, днем, если погода позволит, гуляешь, ездишь на охоту или катишься на санях, а как стемнеет — что зимой почти сразу — так и томишься в ожидании следующего дня или заезжего гостя. А лучше девицы! Нет! — дайте двух, мечтает поэт. Да только это фантазии, а попадется, гляди, дама неразговорчивая или вообще с дурным нравом. Так и того гаже.

Но, впрочем, я ничуть не сомневаюсь, что добродушие Пушкина не сломлено унынием и приподнятый дух стиха, несомненно, полон радостной надежды.

Мне же из зимних сюжетов у Пушкина больше всего нравятся «Бесы» — стихотворение живое, трезвое и резкое, как наждачная метель в лицо.