Если бы на дворе стоял XVI век, вы бы куда подались: в игумены или в писари? Или боярили бы на страх холопам? А между тем отшельник на тебя донос ужасный пишет.

Раз ночью не спалось, думал о Синей Бороде. Никак не мог понять, отчего она синяя была? Зачем?

Вы исследуете родной край? Встречаетесь со старожилами? Я тут изучал путешествия по России в прошлые века. Оказывается, у нас внутренние путешествия были весьма развиты, только тянулись долго. А поток желающих всегда был. И расстояния проходили большие, чем в Европе. И до Турции ходили пешком, и до Ферганы, и по всей Сибири. Особенно когда скот перегоняли на ярмарки. Представляете, работа: 3–4 месяца гнать овец из Киргизии до Новгорода. Приезжали туда, покупали и гнали. Как мы — иномарки, так они — овец. И становились миллионщиками.

А. ездил в Псковскую область в гости к Пушкину. Я посмотрел, поезд Москва—Псков идет 14 часов. Надо полагать, пешком идет. Даже Яндекс советовал вместо поезда запрыгнуть в аэроплан, а потом автобусом. Конечно, я никуда не поехал, у меня и времени не было совсем. Но это для маленьких оправдание, — так-то лень было. А Пушкин — ниче так поэт. Его, конечно, придавило немного пропагандой в последние годы, но вроде как простительно. «У Лукоморья…» хорошие стихи — про кота там, про цепи.

Еще мне Шуфутинский недавно приснился. Только он странно выглядел: худой, молодой, весь в бороде. На Кикабидзе больше похож. На молодого Кикабидзе.

У меня внезапно открылось всплывающее окно рекламы, и оттуда донеслось «Начните кормить вашу кошку…»

Однажды совсем тяжело спалось. Снились кошмары про расследование в небольшом темном городе. Самое страшное видение случилось, когда в маке неожиданно открылась таблица пуск из виндоус.

Когда внизу кончается выжженная пустыня и начинаются зеленые долины, знайте, вы летите над Португалией.

В Португалии если заказываешь стейк, то чаще всего приносят мясо с яйцом сверху. Отвратительная особенность.

Одной ночью в Барселуше за стеной кто-то громко слушал концертные записи Deep Purple. Песен 10–12 точно успели проиграть, прежде чем я наконец уснул.

В начале июля снова поехал в Барселону. Я остановился в небольшом тесном номере в гостинице между вокзалом и старой и, кажется, заброшенной тюрьмой. Ничем особенным эта поездка не запомнилась: унылые однообразные дни, неудачная испанская еда — как всегда, мне не терпелось уехать оттуда.

В Барселонском аэропорту все идет раздражительно медленно. На стойках регистрации птичий базар теток из AirEuropa, которых зачем-то так много, но которые совершенно бесполезны. В очередях толкаются потные блиноголовые подростки, старухи, пытающиеся всеми неправдами пролезть первыми, и прочие кретины, зевающие по сторонам, — у них всякий раз чемоданы валятся из рук.

В зоне внутренних рейсов в Шереметьево витает иной дух. Здесь также тесно и неудобно, как и во всем остальном аэропорту, но еще запущеннее. Первое, что я увидел, заглянув в мужской туалет, был маленький мальчик, вертевшийся вокруг себя на грязном, покрытом размокшими клочками туалетной бумаги полу. Папаша ободрял его из-за запертой кабинки: мол, играешь там, молодец, жди-жди. Мальчик жужжал и прыгал, бегая возле раковин. Папаша вскоре вышел из кабинки, окруженный облаком сигаретного дыма, и увел мальчика.

Земля на подлете к Пулкову просто сказочная — плоская и ярко-зеленая. Сам город захватывает дух. Я решил, что отныне я считаю самым красивым городом в мире именно Петербург, а не Будапешт. (Правда, с тех пор я еще дважды побывал в Будапеште и вновь проникся чарующей красотой венгерской столицы. Однако при сопоставимости архитектурного облика и городской красоты, Петербург все же серьезно перевешивает самым главным его достоянием — петербуржцами.)

Погода стояла солнечная, ветренная, теплая и яркая. При том все знакомые петербуржцы уверяли, что нам несказанно повезло и это первые приятные дни за лето. Еще нас пробовали отвезти к морю, но оказалось, теперь это сделать невозможно. Мы смогли увидеть лишь заборы, шлагбаумы и стройки на осушенных территориях.

Стояли белые ночи. Надо сказать, они довольно темные.

Самое сумасшедшее издевательство этого лета — следствие о спектакле Серебренникова, которого не было. В какой-то момент читать про него становится невыносимо. Вот зрители, вот фото, вот съемки, вот афиши — какие еще нужны доказательства? — Нет!

Давно в школе на уроке биологии мы проходили животных. Весь класс возбужденно, наперебой перечислял учительнице тех, кто относится к млекопитающим. Когда очевидные звери были названы, я предложил то ли дельфина, то ли кита. Кто-то закричал: «Это рыба!» Кто-то тихо возмутился, мол, нет же, это млекопитающее. Сидевший рядом мальчик спросил меня: «Ты откуда узнал, что кит — млекопитающее?» Я ответил, что прочитал в книге, и тут же почувствовал слабость своих слов. Да, я прочитал. Но я ведь не знаю ничего про кита и не видел его настолько близко, чтобы убедиться, что он млекопитающее. Да вообще не видел. Кто видел кита? Близко-близко? Не просто тушу в океане, а именно кита. Наверняка меньше, чем зрителей, посетивших спектакль. А кто-то исследовал китов и доказал, что они млекопитающие. Но мы ведь верим написанному и живем с этим. Никто не возмущается, что нас дурят китами. Конечно, если вас гложут сомнения и не отпускают мысли о ките, можно отловить его, изучить еще раз хорошенько, надоить китового молока на всякий случай. Но кто будет тратить на это время.

Или вот родная планета наша. Круглая же, и даже самые крайние невежды с детства про это знают. Но ведь круглой ее видели куда меньшее число человек, чем те, что видели кита или спектакль Серебренникова. Сомневаться в округлости Земли можно лишь ради чудачества. Все-таки мы пока не можем пренебречь законами вселенной. Китовое молоко тоже необходимо для жизни. Хотя живем же без него. А спектакль — да и хер с ним. Можно сказать, что его не было. И что случится? Ну что вы сделаете? А? Съели?

Хуахин все такой же. Здесь ничего не изменилось. Разве что, мне казалось, волны были выше в прошлый год.

Пляж. — Хуахин. — Соседи. — Отдых. — Боязнь числа 13. — Гало. — Утро. — На море. — Тайский обед. — Рассвет над Хуахином.

Началось лето. Я прилетел в Бангкок и спал-спал-спал. В один день у меня было 8 шагов активности. Совершенно ничего не хотелось делать, никуда не хотелось идти. Под утро я покидал кровать в поисках еды, потом снова валился спать. Таков был стремительный переход от рабочего режима к отпуску.

В Бангкоке я познакомился с несколькими туристами — так уж получилось, что все они оказались австралийцами. Одного мужичка я встречал три раза за день в разных местах, так что в последний раз мы сели и разговорились. Он расписывал мне, какая чудесная страна Япония и, хоть в Бангкоке весело и тепло, все остальные страны меркнут после нее. Говорил, что он за мир во всем мире и все должны жить в дружбе, потому что все люди братья. Потом помолчал, сосредоточился, переосмысливая свою мирную речь, и бурно завершил ее: «кроме сраных французов, этих высокомерных ублюдков».

Еще в феврале, на выставке в Португалии прочитал «Лысую певицу», абсурдную пьесу Ионеско. Она так развеселила меня, что я тотчас же перечитал ее еще раз, но по-английски. Часть каламбуров в переводах отличается, — это небольшое сокровище для любопытных.

Возьмите круг, приласкайте его, и он станет порочным.

С удовольствием прочитал, наконец, «Анну Каренину». История Левина мне показалась интереснее стержневой — если можно расчленить роман — сюжетной линии. Развязка романа давно огрубилась до обывательского мема, но все равно это одна из самых страшных и волнующих сцен в русской литературе. Набоков в «Лекциях по русской литературе» тщательным образом разбирает «Анну Каренину»: он исследует схему спального вагона, роется в беглых мыслях героев, препарирует общий дух произведения и отдельные сцены и находит драгоценнейшие осколки — в общем, он беспредельно восхищен романом. Пожалуй, ни одно произведение не утягивало его в столь витиеватые размышления и дотошный разбор.

Также продолжаю читать в полетах Пелевина. В одной беседе прозвучало мнение, что Пелевин в каждой книге пишет одно и то же и оттого скучен и предсказуем. Его, конечно, ни с чем не спутать, но я пока получаю от книг Пелевина удовольствие и даже облегчение. Я быстро проглотил «Чапаева и Пустоту», а потом еще и «Поколение П». Из интереса посмотрел экранизацию последнего произведения — было любопытно, как оживят на экране богатую и сложную постановку, развернувшуюся в моем читательском воображении. Кино оказалось плоской и дешевой поделкой, которую стыдно смотреть, — то есть вполне обычным современным русским фильмом с одним единственным актеров Ефремовым. «Священная книга оборотня» мне показалась несколько пошловатой. Когда мужчины пишут от лица девочек, это отдает каким-то нездоровым газетным заболеванием. Но и это не сломило меня, — читал запоем.

Короткую «Желтую стрелу» совершенно случайно прочитал в самых подходящих условиях — в купе поезда. Желтая стрела — это бесконечный поезд с купе, плацкартом, вагоном-рестораном, проводниками и пассажирами, в котором уместилась вся наша бытовуха и печальная больная история. Книга неизбежно напомнила о фильме «Snowpiercer».

Там же, в поезде, прочитал «Гордость и предубеждение» Остен и «Краткую история времени» Стивена Хокинга. Книжка Хокинга, написанная 30 лет назад, служит на протяжении многих лет сценарием для всех научно-популярных передач про космос: от структуры повествования до образа несчастного астронавта, вытянутого в спагеттину и разорванного на части в черной дыре. В общем, пока что никто ничего про Вселенную толковее и интереснее не рассказывал.

Из мемуаров прочитал «Белинский дневник» Уильяма Ширера, американского корреспондента, работавшего в Германии с прихода к власти нацистов до первых лет Второй мировой войны. Как же та Германия с ее серостью, пошлостью, враньем и бесчеловечностью устрашающе похожа на наше время.