В зоне внутренних рейсов в Шереметьево витает иной дух. Здесь также тесно и неудобно, как и во всем остальном аэропорту, но еще запущеннее. Первое, что я увидел, заглянув в мужской туалет, был маленький мальчик, вертевшийся вокруг себя на грязном, покрытом размокшими клочками туалетной бумаги полу. Папаша ободрял его из-за запертой кабинки: мол, играешь там, молодец, жди-жди. Мальчик жужжал и прыгал, бегая возле раковин. Папаша вскоре вышел из кабинки, окруженный облаком сигаретного дыма, и увел мальчика.

Земля на подлете к Пулкову просто сказочная — плоская и ярко-зеленая. Сам город захватывает дух. Я решил, что отныне я считаю самым красивым городом в мире именно Петербург, а не Будапешт. (Правда, с тех пор я еще дважды побывал в Будапеште и вновь проникся чарующей красотой венгерской столицы. Однако при сопоставимости архитектурного облика и городской красоты, Петербург все же серьезно перевешивает самым главным его достоянием — петербуржцами.)

Погода стояла солнечная, ветренная, теплая и яркая. При том все знакомые петербуржцы уверяли, что нам несказанно повезло и это первые приятные дни за лето. Еще нас пробовали отвезти к морю, но оказалось, теперь это сделать невозможно. Мы смогли увидеть лишь заборы, шлагбаумы и стройки на осушенных территориях.

Стояли белые ночи. Надо сказать, они довольно темные.