Ещё на заходе в бухту Портофино слышались какие-то истошные крики. Когда я очутился на набережной, то звуки стали отчётливей. Поскольку в Портофино набережная короткая, то очень скоро я обнаружил эту безумную птичку, которая орала возле мужичка, принимающего душ. Я как знатный авгур такие безумства всегда трактую в свою пользу.
Навильи — популярное место отдыха в Милане.
Система каналов, прокладываемая на протяжении многих веков, призвана была соединить Милан с крупнейшими водными артериями Ломбардии — реками По и Аддой. Свои волшебные руки приложил здесь и да Винчи. В настоящее время по каналу курсируют лишь маленькие туристические лодочки, вдоль набережной горят огни ресторанов и баров. Хотя это место вдали от центра, некоторые туристы всё же добираются и сюда; за ними тянутся торговцы всякими безделушками и прочей хернёй, попрошайки и прочие обитатели улиц.
Летом Навильи остаётся чуть ли не единственным оживлённым местом в городе. Весь центр по сравнению с ним — тих и тёмен.
Редкие встречи на горных тропах.
И дорогах.
Пока я прохлаждался, попивая сок, мой друг стал снимать людей за соседними столиками. Особенно его привлекла эта компания. Точнее, женщина с подкрашенными глазами. Эта французская мода его просто очаровывает.
Мои сны — это что-то запредельное. Чего я только не видал в своём подсознании по ночам. Каждый раз это какая-то безумная мистическая история с осколками пережитых событий, немного искажёнными местами, где я был, образами людей, которых я знал. И чем глубже сон, чем больше этих составных элементов он содержит, тем более потрясённым и обескураженным я себя чувствую в течение дня. Ещё бывает, когда смотришь сон и понимаешь, что это продолжение предыдущего сна. А потом думаешь, что, может, предыдущего и не было. Мистика какая-то. Третий час уже хожу под впечатлениями.
Всё не так весело, как кажется.
Cлово «ebanista» происходит от того же корня, что и веселившая в школьные годы до 90% моих читателей волшебная эбонитовая палочка. Кстати, про волшебную я нисколько не преувеличиваю. Но не об этом речь.
Этот интересный корень происходит из древнего Египта. Уже тогда было известно чёрное дерево (иначе эбеновое), благодаря своим качествам скоро распространившееся в древнем мире, после — в античном и далее везде. Попадание в латынь и народившиеся романские и прочие языки шло по проторенной греческой дорожке.
Hbny (египт.) → η ἔβενος (др.-гр.) → ebenus, i f (лат.)
В современных романских языках это: ebano — в итальянском и ébano — в испанском и португальском.
Слово «ebanista» же стало означать мастера по эбеновому дереву и столяра, в более широком смысле.
Однако на ценной древесине всё не оканчивается. И эбеновое дерево дало ещё один повод для исследования — его цвет. Не надо думать, что египтянам с их кошками нечем было заняться, кроме как выдумывать шикарные названия для всяких деревьев. Собственно египетское слово и обозначало чёрный цвет, чёрное дерево. В остальные языки термин перешёл прежде всего как именование сорта древесины, однако и оригинальное значение нашло употребление в новых языках. Весёлые португальские и испанские работорговцы именовали иногда негров «ébano vivo», убивая таким образом пару несчастных зайцев: подчёркивая африканское происхождение человека и цвет его кожи. Подобное название негров сохранилось и до сих пор в английском языке — «ebony». Хотя, насколько я осведомлён, в американском сленге последних лет термин применяется только к женщинам.
В горах милые и аккуратненькие дороги. Сразу всплыли всякие сцены погонь из приключенских фильмов про нацистов.
Правда, здесь разъехаться двум машинам уже трудно.
После трехчасового переезда я, наконец, в белых штанах стою на альпийском лугу. И это здорово.
Праздничный выезд в горы: http://klisunov.ru/travel/alpe-di-colonno
